Естественное убийство – 3. Виноватые

– Всеволод Алексеевич?

–Да.

–Нужна ваша помощь!

Чёрт, ну почему он не отключил эту бесовскую погремушку?! И что за дурацкая привычка – отвечать на все звонки, даже если входящий неизвестен?! Любопытство? Вряд ли. В пятьдесят лет, да при его профессии… Какое, к дьяволу, любопытство?! Стёрлось уже всё, истрепалось, вслед за способностью удивляться. Заработок? Деньги лишними не бывают, кто бы спорил. Ну да он уже достаточно обеспечен, чтобы позволить себе хотя бы два выходных провести на даче, лёжа в гамаке в компании бессмертного Гоголя. Никаких женщин, никаких дел… Ну какого чёрта он не отключил телефон? Рефлекс, мать его! Десятилетиями выработанный дисциплинарный рефлекс, мать-мать-мать!.. Да, кстати, мать неплохо бы навестить. Суббота так хорошо началась, что Всеволод Алексеевич о том, чтобы навестить разлюбезную Маргариту Пименовну (по прозвищу Рита Бензопила), ни разу и не подумал! Вернее – подумал, совсем не думать о Рите сыну не удавалось. Но твёрдо решил именно сегодня к ней не заезжать. Хотя у них было принято. Нет! В воскресенье. Или – ещё лучше – в понедельник. Понедельник всегда день

тяжёлый, так что завершить его нанесением визита Рите Бензопиле было бы самое оно. Старуха стала окончательно невыносима с тех пор, как умер отец, но если не заезжать к ней хотя бы три раза в неделю, изведёт неотложными нуждами «старой и больной» женщины. То ей выпивать одной религия не позволяет, то какой-то омолаживающий на четверть века крем необходимо срочно подвезти, то у неё на хлеб денег не осталось из-за покупки жизненно необходимой ей триста сороковой сумки под двести тридцать вторые туфли. Совершенно непонятно, зачем ей деньги на хлеб, если она его лет двадцать как не ест? У других матери как матери – уже с правнуками возятся… Но вот об этом лучше старухе ни слова! Иначе: «У всех всё как у людей, только ты – старый бобыль! Ни жены, ни детей…» Если он старый бобыль, то почему её нельзя называть старухой? Сама как с добрым утром: «старая и больная», но если он пусть даже в шутку под рюмку скажет «старуха», что тут начинается!.. Нет, ну какого чёрта он не выключил мобильный?! Никогда не стройте планов! Особенно на такой коварный день, как суббота. Лишнее свидетельство в пользу того, что бога нет. Будь он на самом деле, разве позволил бы портить субботу, им же самим и созданную для бездумного созерцания? Не бойтесь воды, высоты и понедельников. Бойтесь не чтящих субботу!

–Всеволод Алексеевич! – напомнили о себе из телефона. – Нужна ваша помощь! Номер нам дал Семён Петрович… Мы сможем подъехать за вами в течение получаса.

Кому «нам»? Ну да если Семён Петрович – Сеня, – значит, помощь действительно нужна. Он парень умный и серьёзный, не смотри, что заводной и заполошный (хотя – это лучшее, что может дарить молодость). Но очень уж по-армейски прозвучало это «нам», тут не до шуток. Ему, Всеволоду Алексеевичу Северному, отлично известна такая публика. И эта известная публика в определённых ситуациях с места в карьер лишается чувства юмора, не говоря уже о чувстве священности субботы. Так что тут не отшутишься и на выходные не сошлёшься. Всеволод Алексеевич мысленно попрощался с дачным гамаком, «Мёртвыми душами» и прекрасным виски. А трубке сказал лишь:

–Я на машине. Сэкономим время. Диктуйте…

Записывать не стал, у него отличная память. Тем более, названа была громкая фамилия. Живописный адрес. Они все там гнездятся. Он завёл «Дефендер». Эх, такие выходные обломали! А ведь так хорошо начиналось утро…

Утро одинокого, немолодого уже мужчины. Высокого, стройного, в отличной физической форме, красивого, умного, немолодого уже мужчины. С профессией холодной и отчасти трагической. Некогда идеально пришедшейся ко двору его складу ума и особенностям характера. Хотя маменька видела Севу только и только хирургом, а отец так и не простил, что сын этим самым хирургом не стал. А стал тем, кем и был сейчас, – одиноким, немолодым уже судебно-медицинским экспертом. Высоким, стройным, в отличной физической форме, красивым мужчиной, с привычками не столь экстравагантными, сколь выдержанными, а следовательно – качественными. Мужчиной, свою внешнюю привлекательность и импозантность осознающим и при необходимости умело использующим, но не злоупотребляющим. Мужчиной, нежно любящим своё трудолюбивое, вкусное, наполненное содержанием одиночество. Особенно по субботам, когда одиночество отвечает взаимностью.

Выспался на пять с плюсом. Пробежался. Принял душ. Позавтракал. Для одинокого мужчины завтрак выходного дня – понятие сакральное. И если одинокий мужчина уже не так чтобы юн, то этот незамысловатый и частенько суматошный для самцов подвида «окольцованный» утренний приём пищи обрастает ритуалами, как остов затонувшего парусника – ракушками. Что понимают женатики в завтраке?! Им бы газетой-журналом (или – в нынешней модификации – Интернетом) от своих многочисленных домочадцев прикрыться. От них самих, от их просьб и понуканий, от гомона детей и внуков, от вечно недовольного голоса и заведомо-осуждающего взгляда супруги. Этим «счастливчикам» и затаиться-то негде, кроме как в туалете. И то только в том случае, если туалет не в квартире, а в собственном доме. За бронированной дверью. Вон, недавно приятель, тот самый Сеня, любящий отец четверых деток, проект архитектору заказал. Спальня хозяйская, спальня гостевая, каждому отпрыску – по отдельной комнате, а себе – отдельный флигель. Прихожая, кабинет, спальня, санузел. За бронированной дверью. Кроме шуток, так и наказал: «Здоровенный дом, чтобы каждой твари и гостям место. Санузлов штуки четыре зае… запроектируй. Надоело в очереди толкаться! А мне в самом дальнем крыле – отдельную квартиру. За бронированной дверью! Туалет мне там размером с кабинет, с книжными полками, с журнальным столиком, с розетками под телефоны-телевизоры и прочие спутники, чтобы законно несколько пепельниц, доступных с любого места. И бар. Да-да, прямо в моём отдельном санузле моей отдельной квартиры в этом бардаке! Всё равно бардак получится, я-то знаю. И камеру наблюдения, чтобы видеть, когда любимые жена и детки ко мне подкрадываются, козлищи!!! И в самом санузле чтобы дверь бронированная! Тоже!» Архитектор заказчика жалел, обещал всё исполнить в лучшем виде и просил его не нервничать. Но как Сеня может не нервничать, если к нему уже сейчас, в пусть не маленькую, но всего лишь квартиру, каждую субботу приезжают то тёща, то собственная мамаша с визитами вежливости, чтоб их! И не просто приезжают, а остаются ночевать! А если не приезжают, то жена начинает ныть: «Давай уже, просыпайся, завтракай, к маме поедем!..»

Не-не, Северному такое счастье не сдалось. Ни в целом, ни в частностях архитектурно-пространственных решений. Свою квартиру в «престижном элитном комплексе» – что на

месте одной из недавних деревень – он всю под себя перекроил так, что дверей и самых обыкновенных-то почти нет, не считая входной. Он бы и в санузел дверь снёс, да бывающие здесь дамочки креативность могут не оценить. И друзья-приятели с жёнами. Точнее – жёны друзей-приятелей. А совсем уж без дамочек и друзей-приятелей как-то… Хотя, если подумать!..

Квартиру Северного – стометровую, на последнем этаже, с видом на Гребной канал – те самые дамочки называли «студией». Это его жутко бесило, но виду он не подавал. «Студия» – это рабочее помещение с походной койкой и такой же мойкой-плитой в задрипанном углу. Затворился скульптор, записался художник – наскоро слопал бутерброд, «чернилами» или беленькой запил – и в раскладушку кинулся. «Студия» равно «мастерская». Во всяком случае, для Северного. Что там эти модные девицы имели в виду – он не понимал. Потому что работу на дом не брал. Судебно-медицинские эксперты в мастерских и студиях не работают. Случись такое – дамочки первые не одобрят. Не говоря уже о психиатрах. Так что квартира Северного была местом обитания одинокого сибарита. Рай для отдохновения. Никаких «студий» или «мастерских». Но второе слово ассоциируется у дамочек в лучшем случае с учительницей по труду, а первое – вызывает просто физический трепет и добавляет владельцу «сту-у-удии» двадцать баллов к опции «сексуальная привлекательность». Кому не хватает – может, и на руку. А Северного раздражало. Поэтому юных фей, желающих постичь глубину психоанализа от шикарного мужского образчика, Всеволод Алексеевич без тени улыбки приглашал в однокомнатную «хрущобу» на первом этаже в Кузьминках. Меркантильные, допив свой капучино с привкусом несправедливого мироустройства, исчезали. Подвлюбившиеся – принимали как должное. И гипотетические Кузьминки. И фактическую Рублёвку. Приоткрывавшую за входной дверью лишённое перегородок большое помещение, бар на любой вкус и весьма обнадёживающий секс.

Пол добротный, паркетный. Дубовый. Рисунок с подбором. Посреди – ковёр, удобный диван, пара кресел и пуфики. По периметру – окна и книжные полки. Вся кухня – вокруг единственной колонны, которую не дали снести – сказали: «Сева, это же монолит! А ты хочешь последнюю, ёпть, несущую конструкцию подпилить!» Ну и ладно. Пусть себе несёт. Когда что-то на что-то опирается – это не может не радовать. О людях такое не часто скажешь. Поверху кухонной зоны никаких полок. Холодильник с морозилкой – и те внизу порознь. Только разглядев плиту и мойку, умело не афиширующих себя, и можно было догадаться, что это – кухня. Стол скорее напоминал письменный, разве что без ящиков. Задрапированная гардина скрывала балкон. А лоджия как раз вся открыта. Стекло и пустота. Видовая территория, так сказать. Или созерцательная. По настроению. На лоджии – удобное кресло-лежанка, лампа, столик для кофе и пепельницы.

Кровать в нише – спальня. Гардеробная встроена. Санузел – сегментом в углу. Девять метров стены – книжный стеллаж от пола до потолка. Любимая библиотека. И пространство, пространство, пространство. С любой точки. В любом направлении. Семейные такого не любят. Духа не хватает. Оправдываются, конечно, не этим. Но размах – удел одиночек. А у прочих в малогабаритных денниках должны учить уроки неразумные отпрыски и в чуть больших вольерах – изредка совокупляться их владельцы. Хотя как можно совокупляться, когда кто-то тут же, за иллюзорной, практически условной стенкой, учит какую-нибудь химию?! Или вообще ещё в куклы или машинки играет. Переиначенный большевиками на лукавый манер принцип «Разделяй и властвуй» уместил сознание граждан в необходимую и достаточную ячейку, а их быт – в квадратно-перегородочную схему. Так и привыкли: чем уже личное пространство – тем более оно кажется личным. Иллюзия. Но сработало. И до сих пор работает.

В обстановке же квартиры Всеволода Алексеевича Северного чувствовался изысканный вкус и ненависть к квадратно-гнездовому проживанию. Он был одиночкой. Такие встречаются чаще, чем принято полагать. Просто далеко не все могут позволить себе такую роскошь – самостоятельное проживание в полном, законченном комфорте действительно личного пространства. Где-то там, подальше – все они: родные и близкие, любимые и случайные, друзья-приятели с жёнами и без. А здесь – только я. И пусть весь мир удавится вместе со всем своим сильно семейным и прочим совместно-стадным счастьем!

Северный своего молодого приятеля, мечтающего о бронированной двери в санузел, изредка вытаскивает то в теннис поиграть, то в сауну попариться:

–Ну что, друг, ты счастлив?

–По-настоящему счастливы бывают только слабоумные и безнадёжные. И я, значит, тоже! – постоянно отвечает Всеволоду Алексеевичу его очень не по годам семейный и, видимо, по тем же меркам мудрый приятель. И вздыхает.

В гробу видал Северный такое «семейное счастье». Он только в том самом блаженном одиночестве прекрасно себя чувствует. Женским вниманием не обделён – только моргни, любого фасона молодухи накидываются. Бывало, соринка в глаз попадёт – так и моргнуть боязно. Не отобьёшься потом. Ну, такова она, особенность нормальной физиологии органа зрения: глазное яблоко двигается в глазнице; слёзная жидкость увлажняет и смазывает склеру, облегчая это движение; когда веко моргает – в интервале от двух до десяти секунд, – слёзная жидкость распространяется по всему глазному яблоку. Большая часть женщин даже этот, мягко сказать, неромантичный процесс воспринимает как любовную прелюдию. Да ладно там физиология органа зрения! Это ещё цветочки. Недавно вот сидел за барной стойкой далеко не пафосного кабака, никого не трогал, минералку попивал, телевизор смотрел и не моргал ни разу. Тут к нему подходит блондинка неземной красоты лет на тридцать его моложе. Мол, огоньку не найдётся? Классика. Прям таёжная заимка и усталая путница, а не барная стойка и очередное дитя мегаполиса, воспитанное квадратными километрами глянцевых страниц. Ну, нашёл он блондинке «огонёк», чего уж там на ровном месте философию разводить. Далее по плану. Та, разумеется, нет чтобы отойти, скромно поблагодарив и потупив густо унавоженные очи, водрузилась на соседний табурет и давай Северному отдых портить. Де, и скучно ей, и грустно…