Естественное убийство. Невиновные
Шрифт:
Достаточно часто даже следаки приносили фрагменты расчленённых тел. Изволь определить пол и возраст. Ну да это не проблема. Если приносили бедренную или лучевую кость – так и рост определял, ничего сложного. Однажды притащили человеческое туловище, выловленное из окрестного пруда. Оно там три года проплавало. Так Северный легко установил причину смерти – извлёк из шейного позвонка пулю. Пуля была очень характерная. И уголовный розыск нашёл, между прочим, убийцу!
Кстати, именно тогда Всеволод Алексеевич увлёкся огнестрельными и взрывными травмами. Изучил, наверное, все виды используемого в отечестве и за рубежом оружия. Да так изучил, что в течение пяти лет был ведущим специалистом по этому вопросу в России. Участвовал в практических экспериментах оружейников и баллистов. И даже вёл занятия на курсах повышения квалификации по материальной части и поражающим свойствам боеприпасов.
В конце восьмидесятых и в начале шальных девяностых московская и подмосковная преступная среда была вооружена в большинстве случаев незатейливо, недорого, но очень сердито. Признанным лидером, чуть не официальным штатным огневым средством бандитов тогда был «ТТ». «Тульский Токарев». Превосходная машина, простая в обращении и убойная в бою. Немного отставал от лидера в общем зачёте популярности «ПМ» – пистолет Макарова. Частенько постреливали и из родных «калашниковых». Вооружение тогдашних банд мало чем, в общем-то, отличалось от вооружения милиции и армии. Недорогое и доступное советское оружие исправно наносило несовместимые с жизнью травмы, сея по тогдашнему Подмосковью боль и смерть, наваливая судебно-медицинскому эксперту Всеволоду Алексеевичу Северному ту самую гору трупов. Но иногда попадались и уникумы. Личности, творчески подходящие к своему преступному делу. Несколько лет подряд в моде были газодробовые пистолеты. А как-то раз Всеволод Алексеевич выудил из тела погибшего пулю «дум-дум». Такие пули были в ходу ещё во времена Англо-бурской войны! Англичане спиливали вершинку пули и делали на ней крестообразные надрезы. Такая пуля, попадая в плоть, разворачивается и создаёт раны просто немыслимых диаметров. Так что эхо в том числе и Англо-бурской войны не обошло в те начально-развально-передельные времена благословенное Подмосковье. В дело шёл даже антиквариат – как-то раз вслед за обнаруженной в теле пулей и поимкой преступника оперативники изъяли револьвер Нагана выпуска… 1898 года. Столетний юбилей переплюнул! Разработали ещё оперативники – не без помощи Северного – целую серию заказных убийств. Из «браунингов» калибра 6,35 миллиметра. Помимо экзотики исторической случалось тогда в преступном мире и оборудование новейшее, коим ещё не успели обзавестись даже отечественные спецслужбы. В одном из подмосковных городишек-спутников обнаружили труп – вскрывал Всеволод Алексеевич – с пулей калибра девять миллиметров специального патрона СП-5, используемого только в двух образцах оружия: специальном автомате «Вал» и не менее специальной снайперской винтовке «Винторез».
Со временем «огнестрельный» пыл Всеволода Алексеевича поутих. Интерес к «пистолетикам» и тому подобному у любого более-менее разумного взрослого человека, не склонного к преступлениям, со временем сходит на нет. Это романтика для инфантильных. Чем из стволов палить – а пусть даже и по стендам и картонным мишеням, – куда как лучше пробежаться, погрести, под парусом пройтись. Или вообще – грибы в лесу собирать. Надоели ему оружие и огнестрельные ранения. Утомили. Это же безумие какое-то – тупо и бессмысленно человек убивает человека кусочком металла. Бред. Когда так дорога и драгоценна жизнь, когда она и без того хрупка и подвержена – кто-то только тем и занят, что… Профессия такая – киллер. А ты тут между теми и этими, вроде того Харона – на переправе… Точно не святой Пётр. Никак не святой. Да уж…
Помимо работы в морге и на местах происшествия хлебнул Северный и судов, непосредственно участвуя в рассмотрении уголовных дел. Занимался с врачами в больницах, с милицией, с населением… Самым, пожалуй, сложным и утомительным для него был приём получивших те или иные травмы живых людей.
Ни минуты покоя не было! И чего отец обиделся навсегда? Стал не только подчёркнуто холоден, но и демонстративно безучастен. Привет-пока. И это его папа? Его любимый папка, на любимых коленях которого он сидел когда-то и разговаривал, разговаривал, разговаривал… И папа тогда отвечал на все вопросы. Интересовался самыми мелкими подробностями жизни маленького Северного. И совсем ничего не спрашивал у Северного уже давным-давно большого. Когда-то Севе виделось, как они с отцом – у костра, в походе, на отдыхе, на рыбалке, у чёрта на куличках – обсуждают интересные клинические случаи. Ну да стол судмедэксперта для Алексея Всеволодовича Северного – не клиника. Патологоанатомию он бы ещё перенёс. Очень быстро, что правда, и у самого Всеволода Алексеевича желание обсуждать что бы то ни было по своей работе с кем бы то ни было прошло. И более ни разу не возникало без надобности. Хотелось всё больше молчать.
Судебно-медицинский эксперт Всеволод Алексеевич Северный работал в режиме врача фронтового госпиталя. Потому что тогда, в очередные смутные российские времена, был введен режим домашнего дежурства. Так что он ни к маме с папой вскоре уже не мог, когда захотелось, поехать, ни девушку в кино пригласить – только сразу в койку по месту жительства. Тогда в Московской области погибало в результате убийств около трёх тысяч человек в год. Это почти по десять человек в день. Десять человек! Да это было больше, чем потери, которые несла воюющая в Чечне войсковая группировка. Чечня ещё эта. Отец-то инфаркт свой последний и получил, когда очередного мальчика-офицера, доставленного на Большую землю, оперировал… Эх, отец, отец…
В общем, не судьба была тогда, в первое десятилетие своей работы, Северному ни поспать толком, ни отдохнуть.
Хотя, чего уж там кривить душой, – первые свои материальные блага Северный Всеволод Алексеевич из рук тех самых братков и получил. И первый телефон – транковый. Чтобы из дому можно было выйти. И первый свой джип, который они называли «Широкий». За какие такие дела? За разборки между и между. Невинной крови Всеволод Алексеевич никогда на душу не брал. Брал бы невинную – уже давно жил бы в особняке. Но ему особняк ни к чему. Пусть в особняках Корсаковы живут. Сладко человеку или не сладко – не от особняков. А от книг, виски и редких женщин. Очень-очень редких… Не потому, что женщин мало – женщин, как грязи. А потому, что редкие женщины почти не встречаются. Ах, Алёна, Алёна… Даже и хорошо, что не встретилась ты мне в середине шальных девяностых. Не то бы испугалась ты безумного судмедэксперта, фамилию которого братки всерьёз считали кличкой. И сильно удивлялись, видя на свидетельствах о смерти фамилию и инициалы: «Северный В.А.».
Но преступный мир – это так, верхушка айсберга, на самом-то деле. Больше половины кадавров – «лица в нетрезвом состоянии», выражаясь обезличенным протокольным языком. Ежедневно поступало, и наверняка поступает, под десяточку тел, погибших «по пьяни». Бытовые убийства, драка с собутыльниками из серии «слово за слово», отравление, утопление, удушение – и всё это по всё той же причине: злоупотребление алкоголем. Ну не может наш доблестный народ выпить рюмку-другую и остановиться. Не может мужик из сёл Татариново или Шишиморово налить себе стакан вискаря и в гамак прилечь, Гоголя почитать или, там, биографию Алексея Максимовича Горького. И не потому, что у него на виски денег нет, а потому, что калькуляция работает: бутылка этого голимого виски равна двум ящикам дешёвого пойла под звучным названием «русская водка». По стоимости. А в гамак с Гоголем не ложится не потому, что гамака нет и читать не умеет, а потому, что глупости это – книжки читать. Лучше с пацанами за большую политику, за футбол и за Васькину стерву перетереть. Пьянство, ставшее для вась и васькиных стерв образом жизни, стало для них и образом смерти. Смертельная концентрация алкоголя – три-пять промилле. Но обнаруживаются доблестные трупы, в крови которых концентрация в десять и больше промилле. Это же уже сознания нет – только та самая рефлекторная дуга, замкнутая на спинной мозг, что заставляет безголовую курицу бегать по двору, толкает и вась и васькиных стерв опустошать и опустошать стакан за стаканом на фоне уже абсолютной интактности коры мозга головного.
Впрочем, встречаются иногда и совершеннейшие уникумы. Как-то в славном городе Железнодорожном отловили менты девятнадцатилетнюю девицу, шаставшую и нарывающуюся. И в крови её было не сколько-то там, а шесть с половиной промилле. Смертельная для всего скопом княжеского дома Монако доза. А девица ещё ментам любовь изволила предлагать в навязчивой форме. Не слишком при этом языком заплетая. Или вот, по сей день у Северного на полке фото в рамочке стоит: он и какой-то мужик на фоне того самого пресловутого джипа «Широкий». «Всеволод Алексеевич, а кто это? Ваш друг?» – спрашивали иные юные феи, претендующие на нечто большее, чем одноразовый или многоразовый – не суть – секс. «О нет! – отвечал феям Северный. – Хотя я бы почёл за честь… Этот товарищ был задержан гаишниками в Егорьевске. У него в крови было обнаружено тринадцать промилле – фатальная даже для африканского слона доза алкоголя. Если бы не запах, то никто и подумать бы не мог. Меня вызвали, потому как решили, что ошиблись. Ан нет – перепроверили. Тринадцать промилле!.. Это как если бы обыкновенный живой человек съел столовую ложку цианистого калия и не чихнул! – пояснял он чаще всего очень далёким от понимания уникальности данного явления девам. – А этот не то что, там, дверцу открыл и упал. Нет! Он чётко говорил, адекватно отвечал, уместно шутил, отлично координировал движения – и, повторяю, если бы не запах алкоголя, гайцам бы и в голову не пришло товарища анализировать. Я с гражданином и сфотографировался на память. Там на обороте даже подпись есть: “Не знаю, сколько это в милях, но я до вашего Подмосковья сегодня триста вёрст намотал, мы с братвой всего-ничего на дорожку накатили, гражданин начальник…” Современный Распутин. Богатырский организм!»
Но редкие исключения, как обычно, лишь подтверждали слишком частое правило – в России мрут от пьянки. И эти, с позволения сказать, люди – бывшие люди – доставляли ему тогда, и всё ещё наверняка доставляют теперь кому-то, едва ли не самые большие хлопоты. Головная боль судмедэкспертов. Обычно на «пьяных» трупах очень много ранений, порою весьма затейливых. И каждое надо исследовать и запротоколировать. В изменённом алкоголем состоянии сознания люди частенько убивают друг друга чем попало, и всегда с особой жестокостью. Особенно «трудоёмкие» «пьяные» трупы поставляли не «васи», а именно «васькины стервы». Мужики – народ отходчивый. Ткнул ножичком, рубанул топориком, тесаком разок-другой обработал, монтировкой махнул – и спать. А русские бабы – жуть злые какие. Если привозят «пьяный» труп, а на нём при беглом осмотре около или более двух десятков ран, – женская работа, это любой судмедэксперт лучше самого грамотного следователя знает. Мужчина никогда не станет так часто и долго тыкать острым предметом в коченеющее тело собутыльника. Ну чего уже? Вопрос решён, собственно. А вот дамы… Пришлось как-то Всеволоду Алексеевичу работать с трупом со ста сорока четырьмя ножевыми ранениями. Убийцей, само собой разумеется – к гадалке не ходи, оказалась подружка убитого. Самая буйная фантазия не в силах представить, как эта тонкая субтильная девушка в течение почти часа сидела над сперва живым, а потом и мёртвым уже телом – и втыкала, и втыкала, и втыкала в него нож. Почти полтораста раз. Это же как допиться надо? Или как достать должен был? Двое суток копался Северный в этом трупе – сто сорок четыре раны надо изучить, измерить, описать…
Пьяные – все дурные. Но, опять же, бабы – дурные как-то особенно. Вызвали однажды на… скальпированную рану влагалища. Обширную скальпированную рану влагалища. Как раз тот случай, когда Всеволод Алексеевич приютившей его в кладовке для швабр больничке пригодился. Притопала поутру женщина лет сорока шести – тогдашней Рите Бензопиле ровесница. Только Маргарита Пименовна – та вся по последней моде, с маникюром-педикюром и высокомерно-брезгливым выражением красивой морды лица. С ходу и в темноте больше тридцатника не дашь. Алексей Всеволодович её всего на десять лет старше был, а его чуть не за отца собственной жены принимали. А тут – нормальная такая русская баба сорока шести лет. С виду – глубоко-глубоко за полтинник. С добрейшим выражением очень бабушкиного лица. К акушеру-гинекологу обратилась. «Сильно больно, доктор! ТАМ сильно больно». Тот её, разумеется, на кресло. А во влагалище – скальпированная рана. Да ещё и… в занозах вся. В деревянных. Лежит фемина на кресле, перегаром от неё прёт, и улыбка блаженно-стеснительного идиота озаряет морщинисто-загорелое лицо. Пациентка дальше некуда! Гинеколог ей, мол, что такое, мать-перемать? Как ты вообще от боли не воешь? Ну да русские бабы от боли не воют. Русские бабы от боли улыбаются, мазохистки хреновы! Акушер-гинеколог грамотный, молодой, школу помнит. С кем он тут курит? С судмедэкспертом. Гони-ка, Всеволод Алексеевич, сюда. Тут у бабы щепки в пи… Манда в щепки, ага. Удивительный случай. Криминал? Мне не колется. А ты там, с ментами, поднабрался методов дознания, да и обязан я тебя на такое дело вызвать. Раскрутил Северный бабу. По-цивильному явился, в кожаной куртке, глаз прищуренный. У нашего человека генетический страх кожаных курток и прищуренных глаз. И рассказала простая русская баба, вся из себя стесняясь и улыбаясь, московскому интеллигентному мальчику Северному страшную историю.