Естественный отбор
Шрифт:
Кинув взгляд на прилавок, Иван Васильевич сразу направился в хозяйский кабинет:
— Ты уж, Ксюша, сгоноши менту поганому бутылочку казенной, — сказал он дебелой крашеной блондинке неопределенных лет, Ксении Бизюкиной, зазнобе Ленчика и полноправной хозяйке заведения. — То, что у тебя на витрине, бомжи и то поперхнутся…
— Найдется, найдется бутылочка московской «кристалловской». Привезла из столицы для себя, но по старой дружбе, — засмеялась Бизюкина и упорхнула в подсобку.
Оставшись один, по неистребимой привычке опера Иван Васильевич заглянул через окно во двор магазина, скрытый от улицы высоким деревянным забором.
Между тем юный зам передал «быкам» полиэтиленовый пакет. Те что-то достали из него… «Мать честная! — сделал стойку Иван Васильевич. — Кажись, стволы!..» Его ментовские «страдания» прервала вошедшая с бутылкой «Кубанской» хозяйка «супермаркета». Расплачиваясь с ней, Иван Васильевич краем глаза успел заметить, что джип со всеми тремя пассажирами выехал из магазинного двора. Проходя мимо ворот, он по привычке машинально отметил по свежему следу: резина фирменная, с шипами, а сход-развал передних колес не отрегулирован. Протекторы стесаны снаружи.
С наступлением сумерек Алексееву стало совсем худо.
— Огнем внутри все горит, будто стакан неразведенного шила выпил, — слабым голосом сказал он Мирославу.
— На «Скорую» позвонить и в нашу больницу его свезти? — закрестилась матушка.
— Какую «Скорую», в какую больницу? — укорил ее Мирослав. — У них в больнице даже анальгина нет. Ловить попутку и в Калугу болезного надо.
— На ночь глядя! — всплеснула руками супруга.
— Заладила! — одернул ее Мирослав и повернулся к Алексееву. — Давай, войник, одевай тулуп и пошли на остановку машину ловить. Свет не без добрых людей, кто-нибудь да подбросит нас до Калуги.
Автобусная остановка находилась неподалеку от избы, и, доведя до нее закутанного в поярковый тулуп Алексеева, Шабутский принялся голосовать попутным машинам. Но те или проносились мимо, или их хозяева заламывали такую цену, что от такого безбожия Мирославу оставалось только в ужасе отмахиваться двумя руками и креститься…
Джип «Чероки» съехал с трассы и по заметенному большаку подъехал к монастырю. Ленчик постучал в дубовые монастырские ворота и, когда сбоку от них открылось маленькое окошко, сказал внутрь его:
— Мне бы нового монаха вашего, Алексеева, увидеть. Родственник к нему приехал из Москвы.
— Нетути в обители брата Олександра, — ответил из окошка заспанный голос. — Захворал. Преподобный отче Мирослав в свой дом забрал больного, для присмотру.
— Блин! — выругался Ленчик по дороге к городу. — В дом попа лезть, там меня знают как облупленного.
— Покажешь хату, и вали трахать Бизючку, — ухмыльнулся Гундосый и, грязно выругавшись, нажал на тормоз — от небольшой группы людей, мерзнувших на автобусной остановке, отчаянно махая руками, отделилась фигура в рясе.
— Поп! — запоздало воскликнул Ленчик, когда джип уже проскочил остановку. —
— Какой поп? — дернулся Гундосый. — Мирослав энтот, что ли?
— Он самый.
Шабутский подбежал к остановившейся машине и, увидев на переднем сиденье юного зама, запричитал:
— Ваше превосходительство, монаха из обители срочно в больницу, в Калугу надо, — показал он на прильнувшего к березовому стволу Алексеева. — Худо совсем к ночи ему стало, до утра может не дожить.
— Какого монаха? — оторопел Ленчик.
— Олександром он в миру наречен.
— А фамилия у монаха есть? — продолжал интересоваться представитель власти.
— Так Алексеев его фамилия. Гундосый хохотнул и сунул руку за пазуху.
— На остановке люди, — испугался Ленчик. — Отвезем от города и…
Гундосый кивнул Мерину, и тот, подхватив за руки Алексеева, усадил его на заднее сиденье джипа.
— Везучий ты, Славик, — повернувшись к Мирославу, хохотнул юный зам. — Мы как раз в Калугу намылились.
— Тебе-то чего, поп, в Калугу мотаться? — сказал молчавший до этого Мерин. — Без тебя положим монаха. Я с завхозом областной больницы вась-вась.
— Нет-нет! — замахал руками Шабутский. — Я сам должен положить брата Олександра, и дела у меня в области имеются…
— Дело твое, поп, — недовольно пробормотал Мерин. Такую кликуху он получил за постоянно отвисшую челюсть на длинном лошадином лице и равнодушные ко всему, тусклые глаза.
…Поземка стелилась по асфальту серым рваным полотенцем, секла продольными полосами стекло джипа. Алексеева укачало в теплом салоне, и он еле слышно постанывал.
— Съешь пирожка, брат Олександр, глядишь, полегчает, — попросил его Мирослав.
Тот отрицательно замотал головой и надсадно закашлял. Сидевший рядом с ним Мерин брезгливо отодвинулся и, не переставая месить зубами жвачку, уставился в окно.
— Укол в больнице сделают, поспишь, а там, глядишь, поставят эскулапы тебя на ноги, и еще женим, — улыбнулся Алексееву Мирослав и накрыл его колени полами тулупа.
От однообразия дороги и музыки, звучащей из магнитофона, отец Мирослав на несколько минут провалился в сон…
…Секутся с ордынцами не на жизнь, а на смерть всадники на черном коне и со шрамом через все лицо — на белом коне. Гонят они поганых от входа в горящую Златоглавую. А огонь-полыхалище уже бушует в церковном приделе. И бросился Мирослав спасать древние лики святые. А за ним поспешил в огонь воин, не крепкий телом, но сильный духом. Вдвоем сбивают они жадное пламя, уже подбирающееся к иконостасу. Краска лопается от жара, сворачивается в жгуты, и кажется, что святые, изображенные на ликах, корчатся в муках адских. Вдруг сверху внезапно раздается треск, и горящая церковная кровля в снопах искр, взметнувшихся выше оплавленных крестов, обрушивается в церковный придел, погребая под собой Мирослава и воина не крепкого телом, но сильного духом.
Промелькнула какая-то заметеленная деревенька. Впереди стелилась поземка: ни огонька, ни света фар встречного автомобиля. Ленчик посмотрел в зеркало заднего обзора и толкнул коленом сидящего за рулем Гундосого.
— Ага-а! — проворчал тот и остановил джип на обочине. Выйдя из машины, все трое помочились на переднее колесо, перекинулись несколькими фразами.
— Братаны, а попа чо, тоже, а?.. — спросил Мерин.
— Поп он или дьякон — все равно свидетель… — ответил Гундосый. — По киче скучаешь, пацан?