Естествознание, философия и науки о человеческом поведении в Советском Союзе

Грэхэм Лорен

Заключительные замечания

Современный советский диалектический материализм является впечатляющим интеллектуальным достижением. Улучшение ранних положений Энгельса, Плеханова и Ленина и развитие их в систематическую интерпретацию природы представляет собой наиболее оригинальное интеллектуальное творение советского марксизма. Развиваемый наиболее способными его сторонниками, диалектический материализм, без сомнения, есть искренняя и обоснованная попытка понять и объяснить природу. По универсальности и степени разработанности диалектико-материалистическое объяснение природы не имеет равных среди современных систем мысли. В самом деле, необходимо было бы вернуться на несколько веков назад, к аристотелевской схеме природного порядка или к картезианской механической философии, для того чтобы найти такую систему, основанную на самой природе, которая могла бы соперничать с диалектическим материализмом по степени развития или целостности строения.

Наиболее характерная функция диалектического материализма

в Советском Союзе вытекает из всеобъемлющего характера его концепции и тесной его взаимосвязи с современной научной теорией. Как система мысли, диалектический материализм не обладает сиюминутной утилитарной ценностью для ученых-исследователей, более того, перейдя в догму, он в нескольких случаях был серьезной помехой для них, хотя в других косвенно имел положительные эффекты, но все равно он имеет очень важное образовательное и эвристическое значение. Не только профессиональные советские философы, но и многие ученые и студенты в других областях также использовали концепцию объединяющего принципа человеческого знания, материалистического допущения, лежащего в основе диалектического материализма. Он не является доказуемым принципом, но тем не менее он не является и абсурдным. Советские естествоиспытатели, как группа, в действительности оказались более открытыми к следствиям, вытекающим из их философских допущений, чем ученые в таких странах, как США или Англия, где нормой является утверждение об отсутствии связи между философией и естествознанием. Возможно, на пути сочетания подходов советских и зарубежных исследователей окажется осознанным, что философия действительно влияет на естествознание (есть и обратное воздействие), однако это положение не должно преувеличиваться или, как это часто случалось в СССР, становиться объектом политических игр.

В смысле укрепления интеллектуальных позиций материалистического объяснения природы ясно то, что советские диалектические материалисты достигли действительного прогресса в отдельных областях, прогресса, который до определенной степени компенсирует их неудачу в генетике. 30–40 лет назад диалектические материалисты находили основные проблемы в области физики. Новые идеи, содержащиеся в квантовой механике и теории относительности, были обескураживающими для советских материалистов, как и для многих других традиционных мыслителей. Диалектические материалисты были обеспокоены воздействиями, которые новая физика могла оказать на те допущения, которые они ранее считали надежными: уверенность в существовании объективной реальности, принцип причинности и материальное основание реальности. Сегодня ясно, что этот этап обеспокоенности уже прошел. Неизвестно, что принесет будущее физики (а наука по своей природе приносит кризис), но на современном этапе философские проблемы физики не представляют трудностей для диалектического материализма, как это было 30 лет назад. Это просто неверно, что релятивистская физика и квантовая механика, как это часто утверждалось несколько десятилетий назад, «разрушают материализм в самом основании». Эти области физики более не содержат уникальных опасностей для положений об объективной реальности, причинности и первостепенном значении материи. В терминах новых материалистических интерпретаций природы, релятивизм и квантовая физика поддерживают более утонченные объяснения физических явлений, чем это предлагалось ньютоновской физикой.

Работы таких авторов, как Фок, Блохинцев, Омельяновский и Александров, важны в этом смысле, хотя они и несколько различны по содержанию. Они указывают, что в свете современной физики необходимо отбросить детерминизм в его лапласовском понимании, но не причинность вообще. Если бы в природе не существовало причинности, то все исходы данного физического состояния были бы равновозможными. Мы хорошо знаем, что, согласно квантовой механике, действительная ситуация далека от такого абсолютного индетерминизма. Понятие причинности может утвердиться, будучи основанным на вероятности. Многие ученые находят такую причинную концепцию необходимой для понимания природы и считают ее существенно превосходящей жесткий детерминизм Лапласа.

Другие советские ученые обратили внимание на тот факт, что в общей теории относительности материя играет более важную роль, чем в классической (ньютоновской) физике. Плотность материи во Вселенной, согласно общей теории относительности, определяет конфигурацию пространства-времени. Материя, таким образом, приобретает значение, о котором не могли и мечтать материалисты в XVIII–XIX вв. Верно то, что принцип взаимопревращаемости материи и энергии, содержащийся в теории относительности, как бы преуменьшает статус материи (почему, например, материя должна быть важнее, чем энергия?), но есть и другая сторона медали, которая подкрепляет убеждения диалектических материалистов. Приняв эту взаимопревращаемость, они теперь рассматривают материю и энергию как синонимы (материя-энергия), и, исходя из первостепенности материи-энергии, они не сталкиваются с древней проблемой пустоты, с которой сталкивались классические материалисты. Все пустоты явно содержат какие-либо поля, по меньшей мере гравитационные, а следовательно, и материю-энергию. Ставится, следовательно, под вопрос само понятие пустоты как чего-либо существующего в реальном мире.

Оригинальность советского диалектического материализма в сравнении с другими областями мысли в СССР не является результатом только талантливой деятельности отдельных его представителей; она проистекает из природы классического марксизма и головокружительной скорости развития самой науки. Маркс много писал об обществе, но очень мало о естествознании. Изящество его оригинальных утверждений об обществе затмило все последующие усилия сторонников Маркса в политической и экономической теории. До 1917 г. система исторического материализма была намного более разработанной, чем система диалектического материализма. Конечно, Энгельс много писал о философии природы, и в этом смысле дал толчок развитию диалектического материализма, но подобные работы очень быстро устарели в силу революционных изменений самой научной теории на рубеже XIX и XX вв. После 1917 г. советские диалектические материалисты были вынуждены искать новые пути понимания природы, так как сама научная теория шла новыми путями. Лишенные адекватного марксистского объяснения природы и столкнувшиеся с революцией в естествознании, советские диалектические материалисты за прошедшие 60 лет осуществили в философии науки новаторские достижения, которые контрастируют с остальными советскими интеллектуальными усилиями.

Более важной причиной советских достижений в философии естествознания по сравнению с другими областями мысли в СССР, являлось наличие системы контроля Коммунистической партии над интеллектуальной жизнью, системы, оставляющей больше свободы для инициативы в сфере науки, нежели в сфере политики. Лучшие умы были заняты наукой, и некоторые из них, вполне естественно, интересовались философскими аспектами своей работы. В специфической советской обстановке эзотерическая природа обсуждений диалектического материализма была в каком-то смысле преимуществом для авторов, уберегающим их от цензуры.

Отдельные части высокопрофессиональных работ авторов, писавших о диалектическом материализме, часто были погребены под достаточно специальными обсуждениями. Те естествоиспытатели, которые обратились к диалектическому материализму в конце 40-х годов для защиты своих дисциплин от сталинских критиков, обнаружили возможность интересной работы в области философии естествознания. Партийные деятели продолжали считать себя экспертами в теориях об обществе и по сей день все еще грубо вторгаются в такие обсуждения. Только после нескольких серьезных ситуаций они поняли, что вторжение в узловые проблемы научных интерпретаций является очень рискованным делом.

Известная терпимость советских партийных функционеров к различного рода интерпретациям, возникавшим в области философии науки после смерти Сталина, имела противоречивые последствия: с одной стороны, некоторые ученые сознательно перестали обращаться к философии, поскольку от них уже не требовалось постоянно демонстрировать значение диалектического материализма для науки, а с другой — у многих ученых появился новый интерес к философии, которая представлялась им сферой возможного приложения своих интеллектуальных способностей.

Из всех проблем и вопросов, обсуждавшихся в этой книге, наибольшую трудность для сторонников диалектического материализма представляют проблемы биологии человека, о которых речь шла в VI и VII главах. И сегодня эти проблемы по-прежнему являются камнем преткновения для сторонников диалектического материализма, и в настоящее время трудно делать прогнозы относительно того, как они с ними справятся. Правы те, кто считают, что точка зрения, согласно которой решающее значение в формировании поведения человека отводится факторам «среды» или «воспитания» (nurturism), играет существенно меньшую роль в работах основоположников теории диалектического материализма (Маркса, Энгельса, Плеханова и Ленина), нежели в той интерпретации философии диалектического материализма, которая была выдвинута Сталиным. Однако именно этой точке зрения отдавалось предпочтение в Советском Союзе на протяжении долгого времени и после смерти Сталина. Даже сегодня (несмотря на то, что она подвергается критике) этой точке зрения по-прежнему отдается предпочтение в работах советских авторов. И все же было бы неверно описывать эту позицию как сталинистскую доктрину, поскольку многие либералы и реформаторы во всем мирё отстаивают сходную позицию, исходя из гуманистических соображений. Другими словами, дискуссии по проблеме соотношения «биологического» и «социального» (или, в другой терминологии, по проблеме «природа» — «воспитание»), ведущиеся в Советском Союзе, носят интернациональный характер, и их исход волнует интеллектуалов, придерживающихся различных политических убеждений в разных странах мира. Если в результате этих дискуссий окажется, что, при объяснении процессов формирования поведения человека, большую, чем это предполагалось ранее, роль играют природные факторы (а именно на это указывают, как представляется, последние данные науки), то в таком случае советский диалектический материализм потерпит еще одно поражение. Тем не менее, в качестве философской позиции материализм вполне может приспособиться к точке зрения, согласно которой решающую роль в становлении человека играют природные факторы (naturism). Вместе с тем, если окажется, что, при объяснении процессов формирования человеческого поведения, большую, нежели это считалось раньше, роль играют материальные носители наследственности, то это будет означать торжество взглядов традиционного (несоветского) материализма. Подобное заключение может, возможно, иметь неблагоприятные последствия для общества, но оно ни в коей мере не представляет собой угрозы для философского материализма.