Естествознание, философия и науки о человеческом поведении в Советском Союзе
Шрифт:
Кампанию, начатую Лысенко и его сторонниками против генетики, продолжили их последователи в других областях биологии. В цитологии, например, начала усиленно пропагандироваться так называемая теория О. Б. Лепешинской. Инициаторами среди биологов выступили академик АМН СССР Н. Н. Жуков-Вережников и доктор биологических наук И. Н. Майский, которые активно боролись против убедительных доказательств научной несостоятельности учения О. Б. Лепешинской. В борьбе за «новое учение» использовался испытанный набор обвинений: оппонентам О. Б. Лепешинской наклеивались ярлыки физиологических идеалистов и врагов диалектико-материалистического способа мышления.
Из сказанного, конечно, не следует, что «профессионалы» по ведомству сталинской трактовки диалектического материализма не принимали активного участия во всех этих кампаниях.
Сложился направляемый Сталиным и Ждановым [1071] союз невежественных философов и карьеристов из среды естествоиспытателей, благодатной почвой для которого была репрессивная система социального и идеологического контроля, постоянно выпалывавшая ростки философской и научной мысли.
А такие ростки возникали даже в те суровые и трагические для нашей науки годы. К ним, например, можно отнести статью известного физика-теоретика М. А. Маркова, напечатанную в 1947 г. в журнале «Вопросы философии». Она была нестандартна не только в том смысле, что раскрывала глубокий философский смысл современной, квантово-релятивистской физики (об этом подробно сказано в книге Л. Грэхэма), но и в том отношении, что М. А. Марков выделил чрезвычайно важную и усиленно искоренявшуюся сталинистами идею классического марксизма — принцип, согласно которому объективная реальность всегда дана нам не в форме созерцания, а в форме практики. М. А. Марков убедительно раскрыл эвристический потенциал этого принципа при философском осмыслении достижений физики XX в. Последующая полемика вокруг статьи М. А. Маркова (о которой также весьма обстоятельно написал в своей книге Л. Грэхэм) завершилась, как это было принято в те годы, «организационными мерами»: главный редактор журнала «Вопросы философии» Б. М. Кедров, поддерживавший идеи статьи и организовавший ряд других дискуссионных публикаций (в частности, публикацию И. И. Шмальгаузена), был отстранен от руководства журналом.
1071
Все крупные кампании по «чистке науки» в этот период были инициированы либо санкционированы непосредственно Сталиным. Характерно, например, что Сталин предварительно просматривал текст доклада Быкова на павловской сессии и делал «руководящие пометки» (см.: «Павловская сессия» 1950 г. и судьбы советской физиологии (Круглый стол) // Вопросы истории естествознания и техники. 1988. № 3. С. 133).
В книге Л. Грэхэма можно прочитать и о других фактах оппозиции сталинистским опошлениям философии марксизма и ее отношения к естествознанию. Заслуживают внимания те разделы, в которых рассказано об исследованиях выдающихся советских психологов Л. С. Выготского, А. Р. Лурия, А. Н. Леонтьева и С. Л. Рубинштейна, физиолога П. К. Анохина, о позициях некоторых философов и ряда естествоиспытателей по проблеме интерпретации квантовой механики (дискуссии Д. И. Блохинцева и В. А. Фока, позиция М. Э. Омельяновского, исходившего, хотя и с некоторыми, затем преодоленными непоследовательностями, из установки доверия к достижениям науки, которые философия призвана осмысливать, но не отвергать) [1072] .
1072
Я хотел бы особо подчеркнуть свойственный всей книге Л. Грэхэма объективный стиль исторического анализа, стремление автора понять конкретную особенность социальных ситуаций, в которых действовали те или иные философы и естествоиспытатели. Поэтому он спокойно, без упреков в непоследовательности, рассматривает, например, изменение в позиции М. Э. Омельяновского в оценке принципа дополнительности, справедливо полагая, что необходимо отличать политически конъюнктурные смены позиции (которые, к сожалению, были свойственны многим «бойцам идеологического фронта» тех лет) от искреннего и честного развития своих взглядов исследователем, убедившимся в неадекватности своей предыдущей точки зрения.
И все-таки исключения из правил не отменяли самого правила — сложившейся в годы сталинизма традиции использовать философию в функции интеллектуального полицейского по отношению к науке. Чтобы сломать эту традицию, необходимо было возрождение марксистской философии, ее очищение от сталинистских деформаций.
Началом этого процесса стал период преобразований в советском обществе середины 50-х — начала 60-х годов. Критика сталинизма на XX съезде и общий подъем духовной жизни общества в этот исторический период создали предпосылки для активной философской работы. Первоначально она протекала медленно, не выходя за рамки привычных стереотипов.
Например, первая критика сталинских работ была построена по традиционному образцу: Сталина критиковали за то, что он не учел высказываний и положений Энгельса, не выделил особо закон отрицания отрицания, законы диалектики назвал чертами диалектики и т. п. Но затем, в 60-е годы, процесс значительно ускоряется. Он развертывается в нескольких взаимосвязанных направлениях.
Первое, и возможно для того времени решающее, было связано с попытками устранить деформации диалектико-материалистической философии, обратившись к ее корням и истокам, к восстановлению в правах всех идей, которые содержались в философских трудах классического марксизма. На этой основе были осуществлены интересные новые разработки проблематики диалектического материализма. Особую роль здесь сыграли исследования П. В. Копнина, Б. М. Кедрова, Э. В. Ильенкова и других.
Второе направление, в котором активно формировались новые подходы, были историко-философские исследования. Здесь постепенно осуществлялся переход от «обличительной критики» к содержательному критическому анализу немарксистской философии, в том числе и философии XX в. Важное значение имели издания в рамках серии «Философское наследие» классических философских трудов мыслителей прошлого, а также переводы на русский язык некоторых работ философов XX в. — Б. Рассела, Л. Витгенштейна, Р. Карнапа, Ф. Ф. Франка и других.
Все это положительно сказалось и на разработке проблем философии науки. В 60-е годы активно осваивались результаты зарубежных логикометодологических исследований, в первую очередь по проблеме логической структуры научного знания и применения логических средств в его анализе.
Наконец, третье направление, которое на долгие годы обозначилось как наиболее творческое и конструктивное, было непосредственно связано с проблематикой философии естествознания. Оно постоянно взаимодействовало с другими указанными выше направлениями развития марксистской философии, используя их результаты и, в свою очередь, оказывая на них активное влияние.
В книге Л. Грэхэма описаны многие значимые вехи в развитии советской философии естествознания в 60-е годы. И все-таки уместно дополнить его изложение некоторыми важными, на мой взгляд, моментами.
В начале 60-х годов в духовной жизни нашего общества обозначился устойчивый интерес к профессиональной работе в естествознании и технических науках. Профессия естествоиспытателя и инженера стала намного престижней профессии гуманитария, экономиста, бухгалтера. Конкурс в технические вузы и на физико-математические специальности университетов был наибольшим.
На страницах газет и многочисленных публичных диспутах шли дискуссии по проблеме «физики — лирики», причем никто не ставил под сомнение ценность профессии физика, скорее оправдывались и доказывали свою ценность для общества «лирики-гуманитарии».
По-видимому, существовало несколько взаимосвязанных причин всплеска общественного интереса к наукам о природе. В это время были приняты программы ускорения научно-технического развития страны. Как мы сегодня понимаем, они несли на себе немалый отпечаток нереалистических замыслов, но в 60-х годах в них верило большинство людей и молодежь с энтузиазмом включалась в работу по их осуществлению. Нужно помнить, что начало 60-х было отмечено действительно большими успехами нашей науки и техники, в частности в области освоения космического пространства.