Эстетика бродяг
Шрифт:
– Женщина ты где?
– спросил я.
– Женщин ищут в чулане, сэр, - шепнул в ухо знакомый бархатный голос.
И чьи-то холодные ладони легли на мои глаза.
– Узнаешь?
– Кажется, узнаю, - стараясь не выдать страх, проговорил я.
– Это вы Петр Петрович?
Никакого Петра Петровича я не знал, и ляпнул от испуга.
– Это же я, твое прошлое, дурачок.
– Привет, давно не виделись. Соскучилось? Это ты мое вино выжрало?
– как ни в чем не бывало спросил я.
– А ты пожалел?
–
– Жадина.
Сильный удар по загривку выключил меня. Мерзкое драчливое прошлое. Всегда оно так - ведет себя по-свински и больше от него ждать нечего.
Когда я открыл глаза, пришел хозяин квартиры Максим Батарейкин. Молодой поэт, маргинал и циник, не верил ни в ангелов, ни в чертей, ни в духов. Он не верил ни одному моему слову и считал меня просто забавным чудаком, у которого вместо головы кочан цветной капусты. Мое присутствие в доме походило на заезжий цирк, насмотревшись на который, он пропадал куда-то на несколько дней. Плоды своего творчества он не показывал, но говорил, что пишет о космосе, о психах, типа меня, и что подыскивает себе подходящий псевдоним. Больше я о нем ничего не знал.
– Я принесу тебе еще вина, - сказал Батарейкин, выслушав мою историю о жадном до выпивки прошлом.
– Завязываю пить, - отказался я.
– Иначе прошлое не отвяжется от меня. Оно выследит меня по запаху. Сегодня я решил избавиться от него, и оно сразу показало, чего стоит. Всё, с выпивкой покончено.
– Ты это серьезно?
– Не знаю… Не знаю, черт возьми. Надо же как-то избавляться от прошлого, может, брошу пить, может, выкину какое-нибудь старье, туфли и записные книжки. И наверное, никаких шлюх, а может, еще что-нибудь… Как ты думаешь?
– Ты совсем спятил. У тебя крыша едет от скуки, - спокойно сообщил Батарейкин, стоя посреди кухни.
Он зажег благовония, включил диск суфиев, потом надел тапочки-мокасины, уселся в уютное кресло под любимым желтым абажуром и, покуривая трубку, уставился на меня. Я шарил по карманам, вытаскивая мятые бумажки с телефонами, адресами, заметками, и выбрасывал их в мусорное ведро.
– Успокойся, - предложил Батарейкин, протягивая трубку.
– Не надо нервничать.
– Нет, не буду. Я и так не в себе. Последнее время у меня не проходит ощущение, что кто-то пользуется моей жизнью, а я лишь таскаю за ним прошлое.
– Плохи твои дела, - подытожил Батарейкин.
– У тебя в голове такой бардак, что проще её отрубить. Расслабься, покури, расскажи что-нибудь веселое.
– Нет, я теперь трезвенник, не пью и не курю, - сообщил я и споткнулся о стул.
Батарейкин засмеялся.
– Тебя хватит до сегодняшнего вечера, - сквозь смех говорил он.
– У тебя на роже написано, что вечером ты нажрешься дешевого вина.
– Не каркай, - отрезал я.
– У тебя есть чистая майка? Мне не в чем выйти.
– Спорю на что угодно, ты приползешь после полуночи
– Слушай ты, неудавшийся поэт, не доставай меня, - обиделся я.
– Помалкивай, если не врубаешься. А у меня новая жизнь начинается.
– Ха-ха-ха, - загибался Батарейкин от смеха.
– Хватит, не смеши меня. Новая жизнь, ха-ха. На вот тебе майку, и иди на все четыре стороны. Жду тебя вечером пьяного в стельку и с веселой бабенкой.
– Не дождешься!
– крикнул я, хлопая дверью.
Покидая дом, веди себя так, как будто видишь врага. Старое самурайское правило. Следуя ему, не обманешься, даже если ты псих. На улице я немного растерял уверенности - оказывается, я разучился бесцельно передвигаться в трезвом виде. Впрочем, была цель. Примерно та же, что у конкистадоров, высадившихся на незнакомый берег вслед за Кесадой и Орельяной в поисках чудес. Та же маниакальная одержимость, упорство и вера, что можно обрести прежде недоступное простым смертным. Что это могло быть? Что угодно, кроме того, что осталось за спиной - по ту сторону океана времени.
А пока вдоль дороги тянулись винные лавки. Теперь мне казалось, что город состоит из одних винных магазинов и пивных баров. Раньше их приходилось искать, а сейчас они были всюду. Деньги в кармане, во вспотевшей руке, уже превратились в тряпочки, но я продолжал невозмутимо сглатывать слюну, шагая мимо призывно хлопающих дверей вино-водочных, отдающих мне честь, как часовые. Кто-то окликнул меня в тот момент, когда я подумал, что попал в ловушку. Сначала я испуганно припустил вперед, но потом остановился и обернулся.
Широко расставив руки, словно презрев мое намерение убежать, на меня уверенно шел человек-устрица и его приятель карлик. Эти полулюди плавали по улицам и кварталам города, как в пруду, иногда заныривая в глубь, чтобы выхватить кусочек посъедобнее. Человек-устрица выглядел, как обычный одутловатый пьяница, но он уже успел отсидеть в тюрьме за разбой, и потому имел власть над местными карликами.
Общение с ними приучало воспринимать жизнь, как она есть.
– Нет, нет, я пить не буду!
– замахал я руками еще до их приближения.
– Никто не будет, - дыхнул мне в нос перегаром человек-устрица.
– У нас и денег всего на пару бутылок.
– Я зашился.
– Врешь!
– У меня триппер!
– как мог защищался я.
– Врешь!
– Мне все равно нельзя.
– Почему?
– Прошлое гонится за мной, - безумно округлив глаза, заявил я.
Человеку-устрице и карлику нравилось, что я псих.
– И что теперь?
– Мне нужна дверь, за которой нет прошлого, - откровенно признался я.
– Тогда тебе точно с нами, - подмигнул мне и карлику человек-устрица.
– Сейчас мы проведем тебя через эти двери. Давай руки, дружок!