Эта гиблая жизнь
Шрифт:
Они сидели у открытого окна и слушали Мирей Матье.
– Здесь зимой бывает страшно одиноко, – рассказывал Максим, глядя, как носятся над мертвой каруселью чайки. – С ума можно сойти. Но теперь, когда вы здесь… – он тронул ее руку, – теперь, мне кажется, все будет по-другому.
– Давай на «ты», что ли, – предложила Вика.
– Давай!
Ей вспомнился Василий Федорович, похожий на отставного циркового факира. В свое время он первым предложил перейти на «ты», но она так и продолжала ему «выкать» – не могла преодолеть семнадцать лет разницы. Чувствовала себя пионеркой, некстати влезшей во взрослые
– А ты на кого училась? – Максим придвинулся ближе и протянул ей розовую конфету.
– На зубного врача, – Вика взяла угощение. В общем-то, это не было такой уж неправдой. Первый курс она все-таки закончила. Почти закончила. На экзаменах вышла некрасивая история с преподавателем фармакологии и ее отчислили, не дав оправдаться. Преподу она, правда, отомстила: встретилась с его старой слоноподобной женой и торжественно вручила ей пачку фотографий со словами: «Да, вот так мы и зарабатываем себе оценки…» Говорят, скандал у него дома вышел ужасный, просто ураганный, и Вика тихо радовалась, слушая рассказы бывших однокурсников о полосках пластыря на лице «фармаколога» и его глазах побитой собаки. Она сама затащила его в постель, сама на всякий случай сделала снимки, даже вино сама покупала. Никто никого насильно не тащил. Но препод-то каков!.. Вместо того, чтобы тихо-мирно поставить человеку тройку, помчался в деканат каяться сразу же, как протрезвел и понял, что случилось. Вот и получил по первое число.
Максим ласково поглаживал ее пальцы, играл тонким браслетом золотых часов:
– О чем задумалась, Викуша?
Она задумалась как раз о том, что в этих часах пора починить секундную стрелку.
– Я думаю, как мне повезло, что я здесь, – мурлыкнула она, – как в рай попала. После города! Боже, до чего хорошо! – она вздохнула полной грудью. – Вот только по родителям скучаю…
Максим сочувственно покивал, а она вдруг с неожиданным злорадством вспомнила мать, толстую, непричесанную, с серой обвисшей кожей на лягушачьем лице, ее утренние зевки полным железных зубов ртом, растяжки на животе и живот этот, многодетный, дряблый, бесформенный… Когда ей в последний раз гладили руки? И гладили ли вообще?
– Мама у меня просто прелесть, – задумчиво сказала девушка. – Мы все ее обожаем. Нас вообще-то трое, у меня два брата младших. Мама не работает, весь дом на ней…
– А кто твой отец? – тихо поинтересовался Максим, не выпуская ее руку.
«Вонючий старый козел», – подумала Вика, вспомнив, как любимый папа после каждого обеда ковыряет в зубах кончиком ножа и презрительно цедит в ее адрес: «Опять вырядилась, как все равно… как шлюха… Шлюха!»
– Папа – охранник в крупной фирме, – максимально теплым голосом сказала она. – Родители у меня простые, но славные. Очень меня поддерживали, пока училась, на ноги поставили…
По правде говоря, на ноги ее ставили совсем другие люди, и было их так много, что некоторые просто забылись.
Шторм снова усилился, блеснула первая молния. Вика вздрогнула от безотчетного страха и вскочила закрыть окна. Максим перехватил ее на полдороге, развернул к себе лицом, рванул ворот кимоно, бормоча: «Вика, Викуша, милая, хорошая…» Она дернулась, вывернулась из его рук, оттолкнула:
– Это что еще? С ума спятил?!.
Он уже бормотал извинения, пятился, краснел. Вовсе ему не двадцать семь, врет. Двадцать два, не больше.
– Сопляк, мальчишка, – произнесла Вика, поправляя халат. – Ты чего руки распускаешь? Ну, ладно, ладно, а то сейчас заплачешь. Сядь, я кофе сварю.
Он благодарно уселся. Газ почти совсем не горел, и Вика чертыхнулась.
– Да ведь он кончился! – Максим вскочил так резво, что она вздрогнула. – Где у тебя баллон? Я все устрою, я газовщика знаю! Сиди и жди, я быстро!
Через полчаса он уде приволок тяжелый красный баллон с газом и установил его на место. Сварили кофе. Вика нарезала остатки бисквита. На Максима она поглядывала, как на нашкодившего щенка, и он окончательно скис. Обедать пошли вдвоем, и Вика сразу сморщилась, еще издали заслышав многоголосый детский визг. В столовой было шумно, дети носились и толкались. Один задел стол, и суп плеснул Вике на платье. Максим одним прыжком нагнал парнишку, подтащил его за локоть обратно и заставил извиниться.
– Ты лучшая девушка из всех, кого я знал, – осторожно сказал он, отпустив пацана и салфеткой вытирая Викино платье. – Не сердишься на меня?
Вика холодно глянула на него, внутренне ликуя:
– Да нет, что ты.
– Я же вижу, сердишься!
Бедный мальчик, ни разу его не отшивали. Не знает, что делать, чтобы получить свое.
– Можно, я тебе позвоню? – совсем убито спросил он, стоило ей встать и двинуться на выход.
– Не знаю, – Вика задумчиво потерла подбородок. – У меня не слишком много на счету. А занимать сейчас у родителей мне бы не хотелось.
– Да ладно, это ерунда, я заплачу… Я внесу тебе, сколько надо! – занервничал парень.
– Посмотрим, – бросила Вика, обходя его, как бочку с фикусом, и мысленно поставила галочку: «Так, ну с мобильником все уладилось…»
До вечера штормило, она лежа читала неинтересный детектив. Кто убийца, ей стало ясно на двадцатой странице. Телефон Павла был все еще занят.
Около девяти мобильник вдруг зазвонил.
– Да? – нежно промурлыкала Вика.
– Привет, малыш! – это был Василий Федорович, и она поморщилась:
– Привет, привет, от старых штиблет. Вам чего?
– Я хотел узнать, как ты. Ты так неожиданно уехала. Не дала мне телефон. Пришлось трясти твоих родителей. Ничего не понимаю.
– Тут и понимать нечего, Василий Федорович. Может человек сменить обстановку? Отдохнуть?
– У тебя странные соседи, – заметил мужчина. – Говорят какие-то злые гадости…
– Что же они говорят?
– Я же сказал, злые гадости. Из-за чего ты уехала? Где ты? Тебе что-нибудь нужно?
– Зря вы не стали сестрой милосердия, – усмехнулась Вика. – У вас бы получилось.
Василий Федорович вздохнул:
– Все бы тебе смеяться… А когда мы встретимся? Я могу к тебе приехать?
– Зачем? – изумилась Вика. Этот Василий Федорович почему-то всегда покупал ей карамельки «Бон Пари» и считал, что так можно завоевать девушку.
– Я хочу тебя видеть, – сказал он. – Я люблю тебя. Мы не виделись тринадцать дней.
– Давайте и еще столько же не будем, – Вика нажала отбой и в очередной раз набрала номер Павла. На этот раз донесся длинный гудок.
– Опять ты, – без всякого приветствия сказал Павел. – Ну, чего тебе от меня надо?