Эта сильная слабая женщина
Шрифт:
— Пойдемте, — сказал он. — Попробуем уехать на попутной.
— У меня с собой мало денег, — сказала Любовь Ивановна.
Он кивнул:
— Ничего. Не сидеть же до утра на автовокзале.
Вообще-то она могла бы и не ехать в Стрелецкое, а поймать такси, вернуться к подруге, переночевать у нее. Первый автобус идет в шесть с чем-то, она даже успела бы забежать домой и оставить сегодняшние покупки. Но что-то удерживало ее сейчас. Позже она подумает: наверно, я осталась потому, что все мы начали отвыкать от хороших поступков.
Незнакомый мужчина не обращал на нее внимания. Изредка он протягивал руку, пытаясь остановить машину, но те проходили мимо. Ему было холодно. Он поднял воротник плаща и глубже, на самые брови натянул кепку.
— Мы можем простоять здесь и час, и два, — сказала Любовь Ивановна. — Вас же трясет! Пойдемте на автовокзал, там еще продают горячий кофе.
— Ничего, — ответил тот, снова протягивая руку.
…Они ехали в кабине «Колхиды», и Любовь Ивановна сидела между этим мужчиной и шофером. Здесь было тепло и тесно. Она оказалась прижатой к своему случайному спутнику и чувствовала, как мало-помалу его перестает трясти озноб. Шофер попался молчаливый, или уж очень трудной была эта ночная, мокрая от дождя дорога. Молчал и попутчик. Казалось, он даже задремал, согревшись, а ей неудобно было повернуть голову и поглядеть — спит он или нет?
— Как вы? — все-таки спросила она.
— Хорошо.
— У вас дома есть чем согреться? Ну, чай с малиной, водка… И аспирин, конечно.
— Не знаю, — так же коротко ответил он.
Любовь Ивановна подумала: не хочет разговаривать, а я лезу со своими вопросами. Тут же ей стало обидно. В конце концов, это даже невежливо: я беспокоюсь о нем, а он отвечает словно сквозь зубы: «Хорошо», «Не знаю»…
— Вот тебе и раз! — сказала она. — Как это — не знаете?
— Я живу не у себя… У одного товарища. Наверно, не очень-то прилично рыться в его шкафчиках.
— У Жигунова? — неожиданно спросила Любовь Ивановна. Она и сама не могла бы объяснить, почему вдруг вырвался этот вопрос, вернее, даже не вопрос, а утверждение, уверенность, что именно этого человека Жигунов впустил на несколько месяцев к себе потому, что ему пока негде жить.
— Да. — Мужчина повернул к ней лицо. В темноте кабины она все же разглядела его удивленный взгляд. — А я и не догадался, что мир действительно так тесен.
Любовь Ивановна тихо засмеялась — и оттого, что кончилось томительное молчание, и оттого, что она смогла удивить этого человека, заставила его разговориться, и оттого, что она уже знала о нем больше, чем он о ней, и это давало ей легкое, веселое ощущение какого-то, пусть совсем маленького, но все-таки превосходства.
— Это не мир тесен, а Стрелецкое, — сказала она. — Как в большой деревне живем. Вы ведь у нас недавно?
Он кивнул:
— Две недели.
— Тогда пора знакомиться, — сказала Любовь Ивановна.
Он назвал себя: Дружинин, Андрей Петрович, исполняющий обязанности главного энергетика института. Любовь Ивановна, сколько ей позволяла теснота, всплеснула руками.
— Везет — так везет, Теперь у нас с Жигуновым такое полезное знакомство!
— Кажется, я знаю… — негромко сказал Дружинин. — Значит, вы — старший инженер Якушева. Сергей Павлович говорил мне о своей установке и о вас. Но вы рано радуетесь. Я придирчив, и вообще…
Он не договорил. Любовь Ивановна попыталась догадаться, что же означала эта недоговоренность, это «и вообще»? «У меня паршивый характер», или: «Мне не нравится эта самодеятельность», как не нравилась она Туфлину?
— Ну, что ж, — сказала Любовь Ивановна. — Горько было бы ошибиться.
Он промолчал. Теперь, после такого легкого разговора, молчание оказалось томительным.
— Вы на меня обиделись? — тихо сказал Дружинин. — Не обижайтесь. Считайте, что я неудачно пошутил, вот и все.
Впереди уже были видны огни Стрелецкого. Ее дом — крайний справа, при въезде, — светился редкими окнами, кто-то еще не спал.
— Вы подождите меня, — сказала Любовь Ивановна. — У меня есть немного спирта, все-таки вам надо натереться.
— Спасибо. Не надо.
— Совсем?
— Совсем…
Она попрощалась с Дружининым и, вернувшись домой, подумала: какой странный, какой р а з н ы й человек. Усталый? Нет, ее поразило не это. У н е г о о ч е н ь б е з р а з л и ч н ы й г о л о с. Ей казалось, что вдруг она прикоснулась к чему-то, что было уже знакомо ей по себе самой, — к такому же состоянию души, которое шесть лет назад привело в спасительное Стрелецкое и ее тоже…
8
В каждую новую работу обычно втягиваешься постепенно, так что потом трудно определить, когда же и с чего она, собственно, началась. Те несколько недель, которые Любовь Ивановна потратила на программу, уже не воспринимались как начало. Началом для нее были два образца, вынутые из электропечи, — два раскаленных бруска стали, которые Ухарский тут же бросил в ведро с водой. Облако пара взметнулось и растворилось в воздухе. Потом эти бруски разрезали на механическом участке, и Любовь Ивановна сама принесла в лабораторию холодные, некрасивые кубики, у которых уже был свой — первый — номер и свое место в чистой пока, аккуратно разграфленной рабочей тетради.
Никакого ощущения праздничности от этого начала не было. Наоборот, внутренне Любовь Ивановна уже приготовилась к повторяющемуся однообразию испытаний, не зная только одного — сколько это продлится? Год, полтора, два, три? Она заказала разговор с Придольском. Слышимость была отвратительной, она еле узнала голос Маскатова. Пришлось кричать: «Мы начали, будем держать вас в курсе, и еще просьба — пришлите несколько фотографий, тех, с трассы…» Она попросила об этом нарочно: пусть Ухарский и девчонки увидят, ради чего они работают.
Да, теперь все будет повторяться день за днем, день за днем. Они будут греть металл — то медленно, то быстро, — охлаждать его в воде или масле, в жидком азоте или расплавленном свинце, прокатывать, прессовать, рвать на «Инстроне», разбивать на копре, шлифовать, травить кислотами, — а потом, после всякий раз с затаенной надеждой заглядывать в него, в его тайну, через окуляры микроскопа, ожидая увидеть чудо своей победы над ним.
Любовь Ивановна не обманывалась: когда она еще будет, победа, и будет ли вообще?.. И все-таки, в тот первый день, когда лаборантки приготовили шлифы, села к микроскопу с дрогнувшим сердцем.