Эта страшная и смешная игра Red Spetznaz
Шрифт:
Слои были поочерёдно щедро посолены и наперчены.
Тяжёлая крышка закрыла до краёв заполненную сковороду и её водрузили на медленный огонь костра.
За баловством и песнями прошло нужное время.
Некоторые из туристов курили, огоньки мелькали около дальних темнеющих стен. Дуайен этого странного сообщества, бородатый немец вытащил из своего рюкзака губную гармошку. Получалось у него вроде ничего, не нудно и по-музыкальному правильно.
Хиггинс воткнул в себя толстый огрызок сигары и мечтательно им попыхивал, раскинувшись на песочке около костра.
Из ближней палатки доносились слова.
– …Моему личному доктору уже восемьдесят пять. У него и отец, и дедушка были урологами в Вене. Знаменитые! А сам он может без всякого осмотра, просто по звуку струи в соседней кабинке мужского туалета, определить какого размера простата у того парня, который там в это время мочится!
Тарелка Николаса с самого начала трапезы была явно перегружена в порыве голодной жадности. Никто уже не сидел за столом с целью еды, а он всё ещё продолжал чавкать ушиными остатками. Богатырь отошел от приступа проклятой морской болезни и уверенно возвращался к правильному существованию, без страданий и унижений. Только вот выглядел он при этом не очень симпатично. Николас ел порывисто, прямо-таки страстно, но густая борода вокруг его рта словно бы специально была предназначена затруднять и обезображивать такой лихой процесс приёма пищи.
Закончив кушать, он задумался, икнул и принёс от палаток тот самый невостребованный старинный кирпич.
Никто на него особо не смотрел, да и славы парню, в общем-то, и не требовалось.
Ещё раз приятно поковыряв пальцем во рту, Николас встал с бревна, поднял тяжёлый кирпич над головой и грохнул его о свой затылок.
Неожиданный залп заставил Хиггинса обернуться, из палатки встревожено выглянул Макгуайер.
Невозмутимый голландец потёр верхушку своей лохматой головы, смущённо разводя руками. Аккуратно положил около огня половинки тёмного кирпича и потянулся к тарелке с малосольными огурчиками.
Все вернулись к своим занятиям.
– Я больше вашу рыбу не хочу есть! У меня аллергия.
Стоя перед сидящим на брёвнышке капитаном Глебом О'Салливан пытался диктовать ему свои гастрономические условия.
Глеб понимающе пожал плечами.
– Хорошо, не ешь. Никто тебя и не заставляет. Собачьи консервы будешь? Жирные, с индейкой… Я в магазине на берегу целую упаковку захватил. На всякий случай.
О'Салливан задумался.
– А зачем тебе в нашей игре корм для собак?
Тут ещё и Бориска последние пять минут с нехорошим напряжением следил за речью своего старшего товарища. Глеб меланхолично и легкомысленно махнул рукой.
– Собачий-то? А-а, это так…, я его для вкуса в рисовую кашу добавляю.
– Нам?! В нашу кашу?!
Бориска и итальянец потребовали ответа немедленно и одновременно.
– А чего такого? Вы не любите такую сытную кашку?
Он поднял от костра блестящие глаза и Бориска облегчённо рассмеялся.
– Да ну тебя, Глеб! Не поймёшь даже, когда ты смеёшься!
– Нет у него собачьего корма! Нет! Я проверял весь наш груз! Это он так шутит над нами, понял?!
Младший командир безо всякой опаски похлопал О'Салливана по плечу.
– Хочешь, я тебе колбасы принесу, копчёной? Мне мама десять бутербродов с собой дала сегодня утром. Давай, покушай хоть колбаски, а?
Красные с золотом угли костра всё больше и больше затемняли сумерки, неумолимо жавшиеся к людям от тёмных стен старой крепости. Непрогоревших дров под черной, тяжёлой сковородой уже не было, тёплый и остро луковый дух накатистыми волнами распространялся по дворику. Томиться в своём вкусном заточении картошке оставалось две, три, от силы пять с половиной минут.
Будущее было немного туманным.
Глеб обернулся к сидящему рядом Бориске.
– Сейчас по тарелочке второго блюда, последний тост – и отдыхать. Проследи, чтобы никто из мужчин не покидал пределов нашего периметра.
– Не-е! Я больше есть уже не могу, ты что?!
– А за маму, а за папу? За нашего президента, наконец! Есть такое слово «надо», малыш! Ты просто уклоняешься от соблюдения правил безопасности нелёгкого командирского труда! Больше ешь – меньше болит голова. В прямом смысле этого чудесного слова…
Понимая к этому времени практически все приказы без слов, Николас так же молча кивнул головой в ответ на движение указательного пальца капитана Глеба. Хиггинс ничего серьёзного в этой жизни уже не мог, и большой человек в одиночку снял с костра, поставив на стол, булькающую и шипящую сковороду.
На удивительный запах стали подтягиваться из темноты уцелевшие бойцы. Всего их набралось на один недорасстрелянный взвод. От немецкой делегации явился только Крейцер из Бремена, шведы были представлены тоже одной, тихой, но всё ещё уверенной в своих силах особью. Британия самоустранилась от дегустации картофеля и храпела по разным палаткам.
Мир был немного не уверен в себе, звёзды раскачивались.
Чтобы не потерять раньше времени в молчании своего старшего товарища, Бориска продолжил приставать к Глебу с нудными и мелкими вопросами.
– А почему ты всегда всё пьёшь из стеклянного стакана? Даже чай – он же такой горяченный?! Возьми лучше кружку, удобней же ведь, вот, смотри, свободная ещё одна есть.
После того, как в тишине все в очередной раз выпили водки за дружбу, Глеб Никитин вернулся к обсуждению актуальной темы.
– Я не люблю металлические кружки.
– А почему?
Не в силах много говорить, и, тем более, молчать в ответ, Глеб взял из коробка на столе спичку и с силой провел ею под внешним ободком эмалированной посудинки.
– Смотри сюда. – Он покачал сильно испачканной спичкой под носом Бориски. – И ты с удовольствием суешь «это» себе в рот?! Ты хоть знаешь, кто, что и когда пил из этой кружки до тебя?! А мыть её вообще по-настоящему никогда не мыли, так, ополаскивали…
– Отбой! Всем спать.