Эта свирепая Ева
Шрифт:
Достопочтенный отец, не ожидавший такого афронта, разгневанно хлопнул рукой по рукописи:
– Молчи, презренный! Признай лучше, что сам дьявол водил твоей рукой, когда ты излагал эти мысли для совращения в ересь верующих.
Перегнувшись через стол и глядя в глаза брата-отступника, он вкрадчиво спросил:
– Признавайся: когда и при каких обстоятельствах ты заключил договор с дьяволом и скрепил его своей кровью?
Альварес отшатнулся:
– В этом я не повинен, всемилостивейшие господа инквизиторы.
Главный инквизитор встал и, протягивая к нему распятие, сказал:
– Именем Иисуса милосердного увещеваю тебя: отрекись от дьявольского учения Лукреция и своих еретических заблуждений. Повинись и раскайся.
Альварес помолчал, потом тихо сказал:
– Велико милосердие господне, но мне не в чем раскаиваться и не от чего отрекаться.
Инквизиторы перешептывались. Наконец главный инквизитор торжественно произнес:
– Так как он отрицает, нет к нему милосердия. Пишите, брат Педро, - сказал он, обращаясь к секретарю.
– Постановление о пытке. Принимая во внимание документы, улики и доказательства по сему делу против брата-отступника Мигеля Альвареса, долженствуя осудить и осуждая, ввиду того, что он* продолжает пребывать отрицающим, постановляем, чтобы он был подвергнут пытке. Приказываем, чтобы пытка продолжалась до тех пор, пока он не раскается и не отречется от своих заблуждений. Сим постановили. Написал? Предупреждаем тебя, обратился он к Альваресу, - что если при пытке последует кровотечение, переломы костей или раздробление частей тела, то это произойдет по твоей вине.
Альварес спокойно ответил:
– В добрый час, господа инквизиторы!
– Палач!
Заплечных дел мастер, давно уже притерпевшийся ко всему, и, казалось, дремавший, прислонясь к стене, встрепенулся и подошел к Альваресу.
– Приступай к делу.
Палач разодрал на Альваресе рясу до пояса, обнажив худое тело. Опустив петлю, он прикрепил ее к кистям связанных за спиной рук отступника. Потом, деловито перебирая мускулистыми руками, стал подтягивать тело к потолку. Слышно было, как хрустнули кости в суставах, и голос Альвареса:
– Добрый Иисусе, пресвятая дева, помогите мне...
Секретарь скрипел пером, читая вслух написанное:
"И не сказал больше ничего. Таким образом еще трижды увещевали его и каждый раз выворачивали ему руки...."
– Так как он продолжает упорствовать в своих заблуждениях, пытка будет продолжаться, - провозгласил главный инквизитор.
– Палач! Привязать его к кобыле и надеть гарроты * на голени. Завинчивай!... Пять оборотов.
После увещевания ему надели гарроты на правое и левое колена. Он тихо сказал, что ему не в чем раскаиваться и не от чего отрекаться. После четырех оборотов винтов он тихо произнес:
– Ах, господи, на тебя надеюсь, на тебя полагаюсь.
И не сказал больше ничего.
После шести оборотов винтов, когда до зрителей донесся хруст костей, Альварес потерял сознание.
...И вдруг все исчезло. Девушка сорвала с головы шлемофон и, закрывши лицо руками, громко разрыдалась.
– От этого... с ума... можно сойти!
– прорвалось сквозь рыдания. В ушах еще стоял вопль Альвареса, в котором не было ничего человеческого: "Господи Иисусе... Иису..."
Андрей поторопился подать ей стакан воды:
– Не надо, успокойтесь!
А у самого, бледного как полотно, тоже дрожали губы.
– Сцена, действительно, тяжелая, - сказал Кудояров.
– Извините, Искра Демидовна.
Искра, придя в себя, отерла глаза:
– Это вы уж меня извините, Евгений Максимович!
– и добавила просительным тоном: - Знаете что, давайте уж так дочитаем... без зрительных впечатлений.
– Ладно, - кивнул головой Кудояров, взяв листки.
"Подсудимого отвязали и привели в себя. На увещевание, чтобы он раскаялся и отрекся, Альварес ответил:
"Ах, господа инквизиторы, я уже все сказал". Тогда было приказано привязать его к скамье, вложить в рот распорку и влить кувшин воды объемом в половину ведра. Вода была влита и распорка вынута. Он сказал, что уже сказал все во имя отчета, который должен дать господу.
Ему влили еще кувшин воды и после того, как вынули распорку, он с жаром сказал: "Я сказал все, что имел сказать. Мне не в чем раскаиваться и не от чего отрекаться, то же повторю перед лицом Иисуса Христа". И не сказал больше ничего.
Ввиду этого господа инквизиторы, недостаточно пытав подсудимого, приказали приостановить пытку с предупреждением, что возобновят ее, как только им будет удобно. И он сказал: "В добрый час! Продолжайте!"
Засим его развязали, врач осмотрел его и вправил вывихнутые суставы. После чего его перенесли в камеру.
Допрос сей был закончен к полудню.
Секретарь Священного трибунала - Педро Маньоска".
Кудояров положил листки на стол и потянулся за трубкой.
– Ведь это был человек из того же теста, что и Джордано Бруно, один из светильников во мраке средневековья.
– Да-а! Святейшая...
– сказал Андрей.
– А какое мужество!
– откликнулась Искра.
– Вот так, друзья!
– сказал Кудояров.
– Было время, когда сама мысль о небожественном происхождении стихийных сил природы, считалась богохульственной и приводила на костер. А вы, Андрей Сергеевич, Лукреция все-таки прочитайте... Я вам дам.
Он встал и подошел к полке с книгами.
– Это его "хобби", - шепнула Искра Андрею, - всякая старина, особенно морская или имеющая отношение к метеорологии.
– Да, я знаю, - отозвался Андрей.
Кудояров протянул бородачу небольшой томик:
– Вот он, Лукреций... Это вам пригодится.
– Спасибо, Евгений Максимович, обязательно прочитаю, заверил Андрей.
– Но скажите, пожалуйста, где вы раскопали этот изуверский документ?
– В Порт-оф-Пренсе, когда мы стояли там, в лавочке у одного антиквара. Кстати, он навязывал мне еще в качестве сувенира высушенную человеческую голову и разные эсэсовские регалии. Как попал этот протокол из архивов инквизиции на Тринидад, одному аллаху ведомо. Подлинник, правда, в отличной сохранности, однако написан на варварской средневековой латыни, и мне пришлось изрядно побиться с переводом. Ведь любопытно?