Эта война еще не кончилась
Шрифт:
Борис увидел, что двое чеченцев в раскрытом окне первого этажа внимательно их слушают.
– Я поэтому из Грозного и свалил, – продолжал болтать белобрысый. – В горах спокойнее. Федералы пока здесь закончат, время пройдет. Если же в горы полезут, то и свинтить недолго. Там Грузия…
– Ну ты, сука! – заорал Бабич. – Тебе же платят! А ты уже думаешь, как в Грузию нарезать?!
Белобрысый, открыв рот в немом изумлении, уставился на него. Шагнув вперед, Бабич автоматом врезал ему по шее. Тот упал.
– Ты чего?! – приподнявшись и расстегивая кобуру, заорал белобрысый.
Бабич
– Стой! – услышал он. Повернувшись, увидел спешившего к ним чеченца. – Оставь его! – крикнул из окна один. – Ты правильно сделал. У кого в команде? – Борис хотел сказать, что у Бараева, но вовремя передумал. Один из чеченцев мог оказаться этим самым Бараевым, и что тогда будет…
– Паскуда он! – словно не расслышав вопроса, заорал Бабич. – Такой и продаст запросто. Треснет по башке прикладом и сдаст. Пес комолый! – Он снова ударил белобрысого ногой в живот.
– В семь приходи на Фронтовиков, – усмехнулся подошедший боевик. – Увидишь, что с такими делают.
Присев, он завернул белобрысому руки за спину.
– Псина! – снова пнув белобрысого, Борис пошел дальше. Его не окликнули.
– Наверное, все понимают, – усмехнулся один из стоявших у окна, – почему их в Грозном будут оставлять. Этот, – он мотнул головой на белобрысого, – правильно сказал. Такие, как он, будут драться до последнего. Например, я не верю никому из ополчения Масхадова. Русские объявят амнистию, и все, начнут сдаваться. Ведь не преследуют тех, кто в ту войну воевал. Вроде слабость их, а на самом деле очень умно сделали. Этим они уменьшили число боевиков. И сейчас что-нибудь в этом роде объявят, и слабаки сдаваться им начнут, – усмехнулся он. – У того, – он кивнул вслед уходившему Бабичу, – видно, много чего наворочено, поэтому он и наказал его.
«Оторвался по большому счету! – Довольно улыбаясь, Бабич быстро шел вперед. – Разоткровенничался паскуда! Хорошо, что я приметил этих, в окне. И от ответа, у кого я, съюзил. Значит, на Фронтовиков в семь, – вспомнил он. – Приду. Или не стоит? А то начнут выяснять, откуда такой преданный делу ваххабитов взялся, и вместе с белобрысым секир-башка сделают. Ладно, решу потом».
– Что-то этого фашиста не было, – опустившись на грязную солому, сказал Николай.
Сергей открыл глаза, посмотрел на него.
– Как ты? – спросил сержант.
– Было лучше, – простонал Сергей. – Отделал меня этот дух…
– Да. – Николай бросил взгляд на закрытые ворота. – Все говорят, что здорово тебя отделали. Он тебя по позвоночнику шарахнул. Потом отволокли и били еще. Того десантника убили. Пальцы переломали, а он зубами кому-то в икру вцепился. По-мужски умер, – чуть слышно проговорил он. – Капитан ВДВ. Его где-то у Терека взяли. Сначала менять хотели. Он все время говорил, что вот-вот наши придут. Призывал всех сдерживаться. А сам…
– Он русский солдат, – промычал Локтев. – Я тоже терпел, но чтобы
– Знаю, – кивнул Николай.
– Ты помнишь адрес моей бабы? Зайдешь… ты выживешь, я уверен. Так вот, зайдешь и расскажешь обо мне. Я не всегда был хорошим мужем. – Вздохнув, поморщился от боли. – И погуливал, и ее раза два гонял. Приехал…
– Ты сам все скажешь, – перебил его Николай. – Ты же сильный мужик, прапор. Благодаря тебе я и держался. Ты будешь жить!
– Постараюсь, – сумел улыбнуться Сергей.
Малика вышла из калитки и быстро пошла по улице.
– Куда она? – спросил Денис стоявшую у окна Марият. Та, опустив голову, молчала. – Слушай, ты! – Он встряхнул ее за плечи. – Куда пошла Малика? Почему с винтовкой?
Марият подняла голову и вздохнула.
– Она хочет… – Не договорив, снова потупила взор.
– Ну? – уже зло спросил Денис.
– Я скоро вернусь. – Бабич погладил плакавшую девочку по голове. «Давно обо мне никто не плакал, – мысленно усмехнулся он. – От меня – конечно. А вот обо мне, только потому, что ухожу, никто». – Я вернусь, – вслух сказал он. – Обязательно приду и принесу тебе что-нибудь вкусненькое. Что ты любишь?
– Виноград, – прошептала, вытирая слезы, Маша.
Он растерянно оглянулся на тетю Настю.
– Ты сам-то возвращайся, – негромко сказала она.
– А куда я, на хрен, денусь! – засмеялся Борис. Чмокнув девочку в щеку, поднялся и, подхватив автомат, шагнул к двери.
– Тебя будут казнить как кафира. – Плотный чеченец плюнул в разбитое лицо Исламбека. – Ты хуже шелудивого пса. Ты предал веру, свой народ, своих предков. Пес!
– Это ты, – простонал Исламбек, – предал всех. Ты и тебе подобные. Гнида! – по-русски добавил он. – Мне стыдно говорить с тобой на родном языке. Потому что у тебя нет родины, пес.
Плотный, оскалясь, выхватил нож и наотмашь полоснул Исламбека по животу. Закусив губы, Исламбек сумел сдержать крик.
Борис подошел к молчаливой толпе. И сразу постарался смешаться с группой вооруженных людей славянской внешности. Судя по обрывкам их разговоров, они все недавно прибыли в Грозный и не знали друг друга. Их было восемь человек, и трое из них – русские.
– Я такого даже по телику не видел, – высказался один из стоявших чуть в стороне русских, плешивый мужчина. – В одном селении мужика палками колотили. Он на чужом огороде что-то взял. Шариатский суд, и все – растянули и давай палкой молотить.
– И правильно, – кивнул худой мужчина в круглых очках. – В зонах таких, как он, крысами считают…
– Ты бы помолчал, Скрыга, – усмехнулся третий, плотный мужчина. – Спикулей на пересылках бывало и обували. Ты же барыга по жизни. И сюда прикатил, чтобы куплей-продажей заняться, а влип! – Он расхохотался.
– Смотрите! – Плешивый посмотрел направо. – Тащат.
Борис увидел, что двое чеченцев волокут избитого, окровавленного мужчину.
– Это же Фашист, – удивленно признал кто-то. Бабич тоже узнал белобрысого наемника.