Этьен и его тень(изд.1978)
Шрифт:
Этьен постоял со скучающим видом у карточного стола. Шла крупная игра, и вокруг толпилось много любопытных. Напротив него за зеленым сукном сидела старуха с дряблыми, оголенными до плеч руками, в соломенной шляпе с золотой лентой. По форме шляпа напоминает стальной шлем немецкого солдата, надвинута на самые глаза. Этьен с той стороны стола не видел ничего, кроме увядшего подбородка и крашеного рта, – старуха не хотела, чтобы видели ее лицо, когда она делает ставки в игре.
За спиной ее стоял шустрый молодой блондин; он почтительным шепотом давал советы, ему доверено было залезать к старухе в сумочку и доставать оттуда деньги, он делал это уже несколько раз: старуха горячилась и проигрывала.
Кертнер позволил себе поиграть в рулетку – не азартничая и не мельча, как полагалось вести себя солидному коммерсанту, забредшему в казино. Он ставил крупные суммы, но играл только в чет-нечет или ставил на «красное-черное», и довольно удачно, редко оступаясь, переходил с четных цифр на нечетные, менял цвет.
Позже он в одиночестве поскучал у буфетной стойки. Агирре все не появлялся, хотя было уже поздно.
Этьен прошелся по залам. Говорят, даже мадридское казино «Гран пенья» уступает севильскому в аристократическом клубе «Касинилья де ла Кампана». Ну а если не быть завзятым и неизлечимо азартным картежником, более всего в этом" клубе привлекал нарядный закругленный салон на первом этаже. Большие зеркальные витрины заливали его светом, и при этом в салоне не было душно. Двери клуба открывались только перед избранными. Здесь собирались местные гранды, знатные эмигранты, сбежавшие из Мадрида, Валенсии, Сарагоссы, из других городов и провинций, занятых республиканцами, дипломаты, военные чины, журналисты, тореадоры, сановники, коммерсанты.
Севилья походила в те дни на огромный перевалочный пункт, на необъятный зал ожидания на вокзале – зал ожидания первого класса! Иные беженцы задерживались здесь всего на несколько дней и в своих экипажах, в своих автомобилях спешили вдогонку за наступающей армией. Въехать в свой особняк, в свое поместье, войти в свой магазин сразу же, как только выгонят «красных»! Все ночлежные дома, гостиницы, монастырские подворья, таверны при дорогах, ведущих к Мадриду, битком набиты беженцами.
Этьен уже собрался в «Кристину», но, перед тем как уйти, подошел к игорному столу, где рулетка была сегодня к нему так благосклонна. И тут он увидел за спинами любопытных Агирре, сидящего понуро за столом. Как же Этьен не заметил его раньше? Или Агирре только что пришел?
Крупье с профессиональной сноровкой отгреб лопаточкой деньги с проигравших квадратов стола. Печальным взглядом проводил Агирре эту кучу денег.
Низкий абажур повис в табачном дыму над зеленым сукном, освещая стол, расчерченный на квадраты.
Напротив Агирре сидела все та же старуха в соломенной шляпе. Крупье рассчитался с играющими. Делали новые ставки. Агирре неуверенно положил деньги на «11», но в самый последний момент нервно передвинул их на соседний квадрат.
– Игра сделана, ставок больше нет, – объявил крупье, и рулетка с легким жужжанием завертелась…
Агирре неотрывно следил за ней – вот-вот остановится… И вновь неудача. А старуха опять выиграла. Шустрый молодой блондин достал ее сумочку и сунул в нее выигрыш. Старуха игриво похлопала его по щеке рукой в перстнях и показала, на какие квадраты снова ставить.
Агирре, подавленный проигрышем, порылся в карманах пиджака, ничего не нашел, встал, но подошедший Кертнер мягко усадил его обратно и незаметно передал деньги:
– Держи.
Докрутилась рулетка, и крупье пододвинул к Агирре кучу ассигнаций. Тот вскочил в веселом азарте.
– Не будем больше испытывать судьбу. – Он взял деньги со стола и хотел отдать долг Кертнеру.
– Успеешь.
– Нет, нет, карточный долг – долг чести!
– Я подожду.
– Тогда играю на все!
И снова крупье придвинул лопаточкой деньги к счастливому Агирре. Тот иронически улыбнулся шустрому блондину, отдал долг Кертнеру, рассовал остальные по карманам и отошел от стола.
Агирре был радостно возбужден и все чаще поглядывал в другой конец зала – оттуда ему улыбалась очаровательная молодая сеньора. Она стояла об руку с пожилым мужчиной, но не сводила сияющих глаз с Агирре.
15
Джаннина укладывала вещи в чемодан, собирала Паскуале в дорогу, напевая «Прощание с Неаполем». Мать хлопотала на кухне.
– Мама, где шерстяные носки? На палубе бывает ночью очень прохладно.
– Посмотри в комоде, в нижнем ящике, – донеслось из кухни.
Джаннина пела и не услышала, как за ее спиной тихо отворилась дверь и вошел Паскуале. Он осторожно положил покупки и стал подпевать Джаннине. Она бросилась отчиму на шею.
– Я счастлив, что ты приехала меня проводить, – сказал Паскуале с нежностью.
– Я была бы счастлива проводить тебя в последний рейс на «Патрии». Мне совсем не по душе твои поездки в Испанию.
– Еще два-три рейса – и синьор Капрони-младший назначит мне пенсию. Ну, а кроме того, ты же знаешь… – Паскуале порылся в бумажнике и достал вырезанное из газеты объявление. – Вот… «Все для приданого… Столовое и постельное белье… Улица Буэнос-Айрес, 41…» Я и опоздал потому, что купил кое-что для своей девочки…
Он открыл коробку, в ней полдюжины батистовых рубашек, развернул пакет и достал платье – голубое в белую полоску. Джаннина наспех чмокнула Паскуале и, схватив платье, скрылась за шкафом.
– Святые угодники! Паскуале расщедрился! – Мать стояла в дверях с кастрюлей. – Он такой скупой, что из экономии один хотел ехать в свадебное путешествие.
– Но все-таки вы ездили вдвоем! – засмеялась Джаннина, голос ее донесся из-за шкафа.
– Да, третьим классом! – вздохнула мать и ушла на кухню.
Раздался стук в дверь, вошел человек в форме трамвайщика, вертлявый, с бегающим взглядом.
– Прошу о снисхождении… Дайте в долг бутылочку масла.
Паскуале удивленно посмотрел на вошедшего, а Джаннина сухо пояснила:
– Наш новый сосед.
– Я поселился в этом доме, когда вы были в Испании, – сказал Вертлявый.
Паскуале коротко кивнул.
Джаннина успела переодеться и прошлась в новом платье мимо отчима и Вертлявого походкой манекенщицы, покачивая бедрами.
– Вам нравится? – Паскуале повернулся к Вертлявому. – А жена недовольна. Называет меня скупым.
В дверях появилась мать и нелюбезно оглядела Вертлявого.