Этьен и его тень
Шрифт:
Балконы городского аэроклуба были в тот день задрапированы крепом. Сам Альфонс XIII прислал на похороны своего представителя. Фалангисты в беретах кричали: «Бог, родина, король!» Звено истребителей «капрони» пролетело над похоронной процессией, сбрасывая цветы. По общему признанию, венок австрийца был одним из самых богатых во всей траурной процессии.
А через несколько дней Кертнер принял участие еще в одной торжественной процессии: из Севильи заблаговременно отправляли в Мадрид статую святой девы Марии – покровительницы города. Событие всполошило Севилью – процессию, которая должна была 7
Вперемежку с духовными песнопениями гремел военный оркестр.
Слишком велик был соблазн провести несколько дней на фронтовых дорогах, и Этьен решил не отставать от статуи святой девы Марии. К тому же обстоятельства позволяли взять с собой «лейку». Он прилежно фотографировал и деву Марию в разных ракурсах, и знатных грандов, и дряхлого кардинала, а заодно еще много любопытного: и мосты, и виадуки, и батареи, и марокканскую кавалерию, которая проходила по улицам Толедо.
Тогда же Этьен увидел на марше сверхтяжелый немецкий танк, с которым был знаком по чертежам. Ну и махина! Танк на широких гусеницах, на вооружении орудие, два огнемета, девять пулеметов. Этьен знал о давнем тяготении Гитлера к таким сухопутным дредноутам, исследовал этот вопрос и относился к сверхтяжелым колымагам критически. Теперь он получил возможность заснять танк «рейнметалл» и пристально разглядеть его на марше и на стоянке. Да, он слишком громоздок, неуклюж, станет удобной мишенью для противника.
Сперва толпа со святой девой Марией двигалась к Мадриду торопливо, боялась опоздать. Затем скорость замедлилась. Позже дева Мария нашла себе пристанище в монастырском подворье. Пыл у поводырей святой статуи остыл, они бессмысленно топтались в прифронтовой полосе, боязливо прислушиваясь к канонаде.
А Этьен присоединился к группе корреспондентов севильских газет, которые, после долгих препирательств и мрачной ругани, решили вернуться в Севилью.
По возвращении Этьен встретил в «Кристине» симпатичного Агирре.
В тот же вечер они сидели вдвоем за столиком в ресторане. Очень скоро у них завязался профессиональный разговор. Говорили по-французски: почти все испанские пилоты учились в летных школах во Франции и подолгу там стажировались.
Кертнера нельзя было назвать человеком любопытным, лезущим с вопросами-расспросами. Он охотнее рассказывал сам о новинках в сборочном цехе завода «Фокке-Вульф» в Бремене, где он недавно был; знал, над чем ломают сейчас головы конструкторы завода «Дорнье» в Фридрихсгафене, в Баварии. Ну как же, он бывал там, еще когда строился дирижабль «Граф Цеппелин».
Агирре с уважением говорил о своих воздушных противниках, отдавая должное их летному мастерству и храбрости. Только тщедушный цыпленок, с трудом вылупившийся из яйца, станет кичиться победой над противником, который летает на средневековом самолете французской марки «Потез» или «Ньюпор» или английском «Бристоле». Да у них максимальная скорость – 160 километров! Агирре отдавал должное и тем республиканским пилотам, которые остроумно используют пассажирские «дугласы» в качестве бомбардировщиков.
Агирре обмолвился о том, что у него на машине «бреге» капризничает шасси. Но зато какая
Как знать, может, его самолет прямым ходом катится на этом шасси в завтрашний день авиации?
По сведениям Этьена, наши авиаконструкторы много и успешно работают в этой области. Уже вышли из заводских ворот опытные машины с убирающимися шасси – истребитель «И-16» и скоростной бомбардировщик. Но удалось ли нам наладить их серийный выпуск? По-видимому, фирма «Бреге» усовершенствовала шасси. Вряд ли французы, даже за большие песеты, продали бы испанцам самую последнюю модель…
Этьен следил за собой, чтобы не выдать повышенного интереса к рассказу Агирре.
Если тому верить, только для испытания модного шасси и держат Агирре на этой слабосильной колымаге «бреге».
– Машина у меня старая, скорость чепуховая…
– До двухсот километров? – прикинул Этьен.
– В лучшем случае! Это если сама пресвятая дева Мария будет заменять техника-моториста…
Вчера, когда Агирре шел на посадку, это дьявольское шасси снова заело при выпуске, ему долго не удавалось сесть, но святая дева Мария все-таки сжалилась потом над ним и его наблюдателем.
В свое время Кертнер много и серьезно занимался шасси, на этот счет сейчас последовали какие-то технические советы. Агирре ничуть не высокомерно, а скорее скептически улыбнулся. Подобные советы очень удобно давать за бутылкой хереса, которым они сейчас запивают тунца с зеленым горошком. А когда шасси не выпускается и контрольная лампочка не зажигается, в момент, когда ты уже в седьмой раз облился с головы до пят холодным потом и с ужасом думаешь, что сейчас придется сесть на брюхо, – в такой момент, пусть сеньор Кертнер его простит, все советы несколько теряют свою первоначальную ценность.
– Пока мне ясно только одно – у твоего подагрика подкашиваются ноги. Но трудно ставить точный диагноз, не видя больного…
– Хочешь? – неожиданно предложил Агирре. – Полетим завтра. Займешь место наблюдателя. Проверишь правильность всех своих советов. А рука у тебя легкая… Помню, как ты пришел в казино вдвоем с синьорой Фортуной.
– …и у нее оказалось не одно, а два счастливых колеса, – засмеялся Кертнер.
– Вот бы приспособить оба этих колеса к моему «бреге»!
Ничего особенно приятного полет на старом «бреге» для Кертнера не сулил. Но попасть на аэродром, а тем более побывать в небе над аэродромом и его окрестностями, прогуляться по летному полю, поглазеть по сторонам, благо летное поле битком набито немецкими и итальянскими самолетами…
Может, Агирре сделал предложение в расчете на отказ? Будет вполне правдоподобно, если Кертнер сейчас скажет, что завтра занят, у него деловое свидание с германским консулом или еще с кем-нибудь.
Пусть даже Агирре заподозрит Кертнера в трусости, лишь бы не возникло подозрение, что австриец рвется на аэродром. Допуск туда не должен выглядеть как выполненная просьба Кертнера.
– Ну что же… – нерешительно протянул Кертнер. – Пожалуй, согласен, если без особых хлопот и формальностей.