Этичный убийца
Шрифт:
— Ну, не знаю. Так уж заведено.
Мелфорд на секунду снял руку с руля, чтобы ткнуть в мою сторону пальцем:
— Именно! Потому что так уж заведено. Идеология, друг мой. С самого рождения нас приучают видеть окружающий мир определенным образом. В результате это видение кажется нам естественным и единственно возможным. Глупо подвергать его сомнению. Мы смотрим на окружающий мир и думаем, что видим истину, а на самом деле видим лишь то, что должны видеть. Включаем мы, к примеру, телевизор — а там счастливые люди обедают в «Бургер кинг» или пьют кока-колу; и вот мы абсолютно уверены в том, что гамбургеры и кола — не что
— Но это же просто реклама, — возразил я.
— Между прочим, реклама — это часть социального дискурса. Она участвует в формировании твоего сознания, твоей личности ничуть не в меньшей степени, а может быть, и в большей, чем все, что тебе втолковали родители и школьные учителя. Идеология — это не просто набор культурных стереотипов: она подчиняет нас, Лемюэл, превращает из субъектов в объекты. Мы — ее подданные, мы ей подвластны, так что это мы с тобой служим культуре, а не она нам. Мы считаем себя свободными и независимыми, но границы нашей свободы всегда и во всем определяются идеологией, и она же ограничивает наш кругозор.
— И кто же ее контролирует, эту идеологию? Масоны, что ли?
Мелфорд одобрительно усмехнулся.
— Обожаю теорию тайного заговора. Масоны, иллюминаты, иезуиты, евреи, Билдербергская группа [Билдербергская группа, или Билдербергский клуб, — неофициальная организация, созданная в 1954 году и состоящая примерно из 130 членов, в основном влиятельных бизнесменов и политиков. Изначальная задача организации — укрепление взаимопонимания между США и странами Западной Европы посредством проведения неформальных встреч между влиятельными гражданами различных государств] и, особенно, Совет по международным отношениям [Совет по международным отношениям (Council on Foreign Relations, CFR) — независимая неправительственная организация в США, созданная в 1921 году и во многом определяющая внешнюю политику государства. Финансированием Совета занимаются примерно 200 транснациональных компаний, а в его состав входят 4200 членов, в основном являющихся представителями правящей верхушки] — это круто. Но в одном изобретатели подобных теорий ошибаются: они полагают, что все это — результат действий злоумышленников; они считают, что если есть тайный заговор, то за ним должны стоять заговорщики.
— А разве нет?
— Конечно нет. Механизмом культурной идеологии управляет автопилот. Вот в чем дело, Лемюэл. Это стихийная сила — вроде камня, катящегося с горы. Он куда-то летит, набирает скорость, пока его уже ни один черт не остановит, но плана у него нет, им не руководит никакой разум. Камень подчиняется только законам физики, собственной воли у него нет.
— А как же толстосумы, которые сидят в прокуренных залах и строят заговоры: как бы заставить нас съесть побольше гамбургеров и выпить побольше лимонада?
— Они не могут управлять этим камнем. Рано или поздно он прокатится и по ним, как по любому из нас.
Я выдержал вежливую паузу, будто обдумывая эту мысль, а затем снова ринулся в бой:
— Но, по-моему, вопрос про тюрьмы от этого ясней не становится.
— Да нет, все просто. У нас есть определенная идеология, которая заставляет нас считать, что преступников нужно непременно отправлять в тюрьмы. И это не результат нашего выбора, не один из многих вариантов наказания: это единственно возможный выход. Ну а теперь вернемся к нашему воображаемому взломщику. Как ты думаешь, что станет с ним в тюрьме?
Я покачал головой и усмехнулся нелепости ситуации. Подумать только: я упражняюсь в софистике на пару с убийцей.
Да, это было куда как нелепо. Но беда в том, что мне это нравилось. На какую-то пару секунд я совершенно забыл о том, кто такой Мелфорд Кин и что он сделал тем вечером у меня на глазах, и в эти секунды мне нравилось его слушать. Мелфорд вел себя так, будто он — важная персона, знает что почем, и знает совершенно определенно. И пусть вся эта история про тюрьмы казалась мне полной ерундой, я был уверен, что рано или поздно она к чему-нибудь да приведет — к чему-то очень интересному.
— Ну, наверное, предполагается, что заключенный вспомнит все свои преступления, задумается, почувствует себя несчастным и виноватым и потом, выйдя на свободу, будет вести себя совсем иначе.
— Конечно. Значит, тюрьма — это наказание. Ты грубишь маме, так что пойди-ка посиди у себя в комнате. В следующий раз ты будешь знать, что тебя накажут, и постараешься быть паинькой — в этом смысле, конечно, наказание. Но наказание должно привести к исправлению, к реабилитации. Мы берем преступника и превращаем его в здорового члена общества. Но вот взяли мы этого взломщика и посадили в тюрьму — и что будет дальше, как ты думаешь? Чему он сможет там научиться?
— Я думаю, что на самом деле он там, конечно, не исправится. То есть это же общеизвестный факт: если посадить взломщика в тюрьму, то, выйдя оттуда, он займется вооруженным грабежом. А может быть, даже станет убийцей, или насильником, или еще кем-нибудь.
Мелфорд кивнул:
— Отлично. Выходит, что, попав в тюрьму, преступники превращаются в еще более страшных преступников. Так или нет?
— Похоже, что так.
— И как ты думаешь, президент Рейган в курсе?
— Скорее всего.
— А сенаторы, конгрессмены, губернаторы знают об этом?
— Ну наверное, а как же иначе?
— А начальники тюрем, тюремные надзиратели, полицейские?
— Уж они-то, я думаю, знают об этом лучше, чем кто бы то ни было.
— Ну ладно, тогда — самый главный вопрос. Готов? Всем известно, что в тюрьме преступники не исправляются, вернее, даже наоборот: всем известно, что в тюрьмах хулиганы превращаются в уголовников. Так почему же мы продолжаем их использовать? Продолжаем отправлять отбросы нашего общества в эти уголовные университеты? Вот он, главный вопрос, — подумай на досуге. И когда ты сможешь на него ответить и будешь уверен, что ответил правильно, я скажу тебе, почему совершил то, что совершил.
— Это что еще за ребусы?
— Это не ребус, Лемюэл. Это испытание. Я должен знать, что ты видишь, а чего нет. Если окажется, что ты не в состоянии даже попытаться заглянуть за пелену, застилающую тебе глаза, то и знать тебе ничего не нужно о том, что за ней находится. Все равно, что бы я ни сказал тебе, ты не сможешь меня услышать.
Мелфорд свернул налево, на Хайленд-стрит, улочку, где жили Ублюдок и Карен до того самого момента, пока их не убили. Мы проехали уже почти полквартала, когда я с удивлением подумал: не собирается ли Мелфорд остановиться прямо у их трейлера. Но в конце концов решил, что вряд ли. Наверное, он просто хочет осмотреть окрестности.