Этичный убийца
Шрифт:
Так продолжалось до тех пор, пока ее не нашел Б. Б., или пока она его не нашла. Это было на дороге в Форт-Лодердейл. Он притормозил у светофора на своем «мерседесе», крыша и окна машины были опущены, и Рэнди Ньюмен [Автор-исполнитель «исповедальной» школы, чьи мелодически и гармонически сложные песни исполнялись многими другими музыкантами с 1960-х гг. ] орал из динамиков что было мочи, как будто пытался изобразить «Лед зеппелин».
И в карманах у этого парня лежало то, что было так нужно Дезире, — наличные. Ей нужны были деньги, срочно, прямо сейчас, потому что ей нужна была доза, и ей было так хреново, она просто подыхала. Однажды крэнк унес ее из реального мира в мир другой, высший и могущественный, в котором она могла делать все, что угодно, могла говорить что угодно: она чувствовала
Но теперь все было иначе: крэнк по-прежнему возносил ее, но уже не так высоко, и падения становились столь стремительными, столь болезненными, каких она и вообразить себе прежде не могла. Она будто проваливалась под землю, под собственную могилу, и, пытаясь выбраться, отчаянно скребла ногтями днище собственного гроба. Она иссыхала, она задыхалась, постепенно превращаясь в туго выжатую и изодранную губку, — она была готова на все, лишь бы снова взмыть ввысь, чтобы начать все сначала. Ради этого она даже готова была подойти к незнакомцу, который ехал в Форт-Лодердейл. Все ограничения, все представления о приличии, которым некогда подчинялась ее жизнь, осыпались, как шелуха, как осенние листья, изъеденные усталостью и бессонницей, потому что она уже не помнила, когда спала в последний раз, — что, впрочем, ни о чем еще не говорило, ведь теперь память слишком часто отказывалась ей служить. Панический страх непрестанно кипел в ее подсознании, то и дело грозя вырваться из подкорки и заполонить все вокруг. Во рту у нее пересохло, и сколько бы она ни пила — ощущение сухости не проходило. И как бы мало она ни ела — ей так и не удавалось испытать чувство голода.
Но несмотря на все это, ничего подобного она прежде не делала. Ради дозы крэнка она трахалась и отсасывала, но это всегда были знакомые парни, и все же чем больше она об этом думала, тем больше приходила к выводу, что разницы нет никакой. Подумаешь: пара минут, и чего? — секса. Тут и заморачиваться нечего. Из-за секса почему-то всегда столько шума, а это ведь такая ерунда. Какая-нибудь пара минут — и у нее снова будут деньги, и она получит свою дозу.
Даже в тот момент, когда каждая клетка ее тела страдала от жажды, а страх, не унимаясь, колотил ей в барабанные перепонки, она слышала приглушенный голос сестры. Слов разобрать Дезире не могла, но чувствовала ее присутствие, слышала тихую мольбу. Похоже было, что этот парень не откажется: он был неплохо одет, волосы аккуратно причесаны, аккуратно покрашены, на нем болталось несколько дорогих, но со вкусом сделанных безделушек. Дезире это сразу заметила — ведь не зря она столько времени прокуковала в ломбардах. Это был не просто очередной врач, адвокат или агент по недвижимости в автомобиле с откидным верхом — этот парень был слеплен совсем из другого теста, помечен особым знаком, издавал особый, вибрирующий звук, который могли различить только собаки и наркоманы: этот парень скрывал свои доходы, обманывал жену, а партнеров обводил вокруг пальца — словом, настоящий фрукт. Парень в «мерседесе» был как минимум мошенником, и у него явно водились деньжата.
Она подошла к машине и улыбнулась. Она одарила его своей самой обворожительной улыбкой, самой сияющей — в прошлом, по крайней мере. Знай Дезире, на что она стала похожа — тощая, как на последней стадии рака, с запавшими глазами, тонкими губами, вся в алых рубцах от недавних побоев, — она бы ни за что себя не предложила. Ей бы и в голову не пришло, что кто-нибудь на нее позарится. Но она ничего не знала, а потому подошла к машине и улыбнулась. Парень посмотрел на нее.
— Я отсосу тебе за десять баксов, пупсик, — сказала она.
Но он в ответ только поднял стекло — сомнительная защита при опущенном верхе, — и Дезире тут же отступила на шаг, грязные слова готовы были уже сорваться с ее языка. Вдруг стекло снова опустилось.
— И на чем ты сидишь?
— Да пошел ты! — ответила она и стала отворачиваться от машины, очень медленно, потому что чувствовала: разговор не окончен.
Парень вынул из кармана двадцатку и помахал ею в воздухе.
— Так на чем ты сидишь?
Дезире колебалась. Она вдруг услышала Афродиту — ее голос, который все эти годы звучал приглушенно, едва слышно; но теперь он был громким, каким-то опустошенным и распыляющимся, как эхо. И все же Дезире почти удалось разобрать слова: не говори ему. Не отвечай. И именно поэтому она решила ответить.
— На крэнке, — сказала она.
Еще минуту незнакомец внимательно изучал ее, оглядывая с ног до головы, затем одним движением пальца отпер дверь машины и сказал:
— Залезай!
И она залезла. А почему бы и нет? Для старпера он выглядел очень даже неплохо, на вид казался чистоплотным и наверняка был богат. А все остальное: этот вибрирующий голос, предупреждавший, что ей грозит опасность, возможно смертельная, что ее труп могут просто выкинуть где-нибудь на пустой парковке или сбросить с лодки где-нибудь в Эверглейдс [Эверглейдс (Everglades) — обширный заболоченный район в южной Флориде, к югу от озера Окичоби. Труднопроходимое болото, покрытое травой и водой. На юге района расположен национальный парк Эверглейдс],— это ее сейчас не беспокоило. Ей нужна была доза, и ни о чем другом думать она не могла. Доза. Мучительная жажда раздирала ее на части, толкала вперед, сжигала изнутри, сбивала с ног, заставляла валяться в грязи. И Дезире села в машину.
Но парень в «мерседесе», как оказалось, вовсе не хотел секса — он просто хотел ее вытащить.
За расплатой Б. Б. так и не пришел, а пару месяцев спустя, когда Дезире уже вполне вжилась в роль горничной, она поняла, что ничего подобного от нее уже и не потребуют. Просто Б. Б. вообще не нравились женщины. Ни на улице, ни в магазине он никогда не пялился на женщин — ни на хорошеньких, ни на очаровательных, ни на красавиц. Иногда, правда, он оборачивался, чтобы посмотреть на вульгарных или откровенно сексуальных, но и тогда им явно двигала не похоть: на лице его в такие моменты читалась скорее легкая враждебность, смешанная с веселым изумлением.
Сперва Дезире решила, что он голубой, и это нимало ее не беспокоило. Во-первых, скитаясь по городским улицам и трущобам, она повстречала немало геев, а во-вторых — слишком долго она сама была всеобщим посмешищем, чтобы осуждать кого-либо только за то, что он отличается от остальных или не соответствует тому представлению о норме, которое внушает нам телевидение. Но в этом ее предположении было все же мало правдоподобия, потому что на мужчин Б. Б. тоже вроде бы не заглядывался — даже на самых красивых и откровенно голубых.
Оставалось предположить, что он просто асексуал, но Дезире печенкой чувствовала, что это не так, да и голос Афродиты в этом сильно сомневался. Может, он и асексуал, а может быть, и нет, но в нем явно присутствует и кое-что еще — нечто такое, чего близнецы никак не могли нащупать своими тонкими пальчиками — кто живыми, а кто и бесплотными. Было на личности этого человека какое-то слепое пятно. Время от времени его образ словно застилала дымка. Да, он вытащил Дезире, но он вовсе не был похож на человека, способного ни с того ни с сего вдруг спасти полусгнившего заживо наркомана. Только занятия благотворительностью, возня с этими детьми до краев наполняли его жизнь. То же самое происходило и тогда, когда он просто наблюдал за каким-нибудь мальчишкой. Порой, когда они отправлялись в ресторан, гуляли по пляжу или ходили по магазинам, а его ученики бродили неподалеку, разойдясь кто куда, плечи Б. Б. вдруг разворачивались, вся фигура становилась прямее и выше, а походка — величественной и непринужденной, и на щеках вспыхивал здоровый румянец. Можно было подумать, что он влюбился. Да, казалось, что на таких встречах он всякий раз влюблялся.
Однажды Дезире даже заговорила с ним об этом — лишь однажды, и то только потому, что в этой неодолимой тяге, которую Б. Б. испытывал к мальчишкам, было что-то трогательное, вызывающее уважение и чуть ли не восхищение. Он жаждет их общества — это было очевидно. Живя на улице,
Дезире не раз встречала мужчин, которые предпочитали развлекаться с мальчишками и девчонками — совсем еще детьми, даже понятия не имеющими о сексе. То были хищники, настоящие чудовища, и ей хотелось растерзать их всех собственными руками. Б. Б. был вроде них — и все же совсем другой. Он обратил свою страсть в благотворительность. И причину, по которой ему так хотелось помогать мальчикам, он тщательно скрывал как от окружающего мира, так и, возможно, даже от самого себя — он просто им помогал. И если действия человека с подобными наклонностями вообще могут быть достойны восхищения, то действия Б. Б. были его достойны.