Этичный убийца
Шрифт:
— Но ведь я-то не имею к этому никакого отношения. Я ни в чем не виноват.
— Разумеется, ты ни в чем не виноват. А если в твой дом попадет молния и он загорится, ты тоже будешь в этом не виноват. Так что же, ты будешь стоять на месте и, оправдываясь, орать на огонь или сделаешь все возможное, чтобы спастись самому и потушить пожар?
На это мне возразить было нечего. Речь Мелфорда прозвучала настолько убедительно, что душа у меня ушла в пятки.
Мелфорд остановился возле китайского ресторана и объявил, что самое время пообедать. Я здорово проголодался,
— Для вегетарианца китайский ресторан — просто отличная штука, — сказал Мелфорд, когда мы уселись за столик в маленьком зале, стены которого были оклеены красными обоями с узором в виде множества золотых Будд. У входа стояли к тому же две статуи Будды, бадья с белыми и огненными золотыми рыбками и небольшой фонтан. — В китайских ресторанах обычно много блюд без мяса, а дичь у них вообще не принято есть.
Он разлил чай в две белые чашки, покрытые потрескавшейся эмалью.
Во время завтрака с Читрой я был полон решимости отказаться от всех продуктов животного происхождения; теперь же, сидя за одним столом с Мелфордом, я не хотел ничего, кроме мяса. Утром мне хотелось произвести впечатление на Читру, поразить ее чуткостью своей натуры; теперь же я хотел своим упорством произвести впечатление на Мелфорда. Нужно было, в конце концов, определиться, принимаю я эти убеждения или нет: хочу ли я стать вегетарианцем или же просто готов воздерживаться от мяса, чтобы нравиться женщинам.
Я развернул меню:
— А как насчет рыбы?
Мелфорд приподнял одну бровь:
— А что с рыбой?
— Рыбу-то ты ешь? Вот, например, каменный окунь в соусе из белых бобов. По-моему, звучит здорово.
— То есть исключаю ли я рыбу из списка живых существ только потому, что она обитает в воде, а не на суше? Ты это хотел спросить?
— Ладно, похоже, я понял, к чему ты клонишь. Но послушай, это же всего-навсего рыба. Не пухленький кролик и не буренка. Рыба. Мы каждый день ловим на крючок миллионы рыб.
— И что же? Теперь жестокость можно считать оправданной? Уж от тебя-то странно слышать такие вещи.
— Что ты хочешь сказать?
— Я хочу сказать, что вчера вечером в мотеле, когда я обнаружил тебя в компании тех двух молодцев, мне показалось, что это не первый случай, когда какие-то тупые сволочи используют тебя в качестве боксерской груши. Такое бывало и раньше, но это ведь вовсе не значит, что теперь в этом нет ничего страшного. Если мы привыкли обращаться с рыбами жестоко, это еще не значит, что это правильно. Если рыбы живут в воде и покрыты чешуей, а не кожей и мехом — это еще не значит, что с ними можно поступать, как нам вздумается.
Я вздохнул:
— Ну ладно.
И когда подошла официантка, я заказал овощное ло-мейн [Ло-мейн — китайское блюдо на основе пшеничной лапши], а Мелфорд — овощи в кляре.
— Я не слишком проголодался, — объяснил он.
— Тогда зачем мы сюда пришли?
Мелфорд пожал плечами:
— Ну, главным образом мне хотелось проверить, зайдет ли сюда женщина, которая за нами следит.
— Какая женщина?
— Та, что ехала за нами в «мерседесе», а теперь сидит за столиком позади тебя. Только не оборачивайся. Вообще-то в этом нет никакого смысла. Похоже, она сама идет сюда.
Действительно, к нашему столику подошла женщина. Она встала между нами и принялась смотреть то на одного, то на другого, словно выбирая, кого положить в корзинку для покупок. Она была довольно высокой, с темно-русыми волосами до плеч и мягкими чертами лица, которое некогда могло бы считаться воплощением женственности, но в современном мире казалось немного детским. Словно для того, чтобы смягчить это впечатление, одевалась она очень вызывающе: на ней были узкие розовые джинсы и почти прозрачная белая блузка, сквозь которую просвечивал черный лифчик.
— Ты что, не даешь ему есть рыбу? — Она взглянула на Мелфорда поверх солнечных очков, строго нахмурив брови. — Чего это ты не даешь ему есть, что он хочет? Разве можно так командовать друзьями?
На несколько секунд воцарилось молчание. В конце концов я решился его нарушить:
— Вовсе он мной не командует.
— Он что, тебя обижает? — Женщина посмотрела на Мелфорда. — Что это за хулиганство!
— Да ничего он меня не обижает! — возразил я, сам не вполне понимая, с чего это вдруг я защищаю Мелфорда перед этой женщиной, кем бы она ни была.
— Иногда людей обижают так, что они сами этого не понимают, — заметила она, а затем вновь обернулась к Мелфорду. — По-моему, человек сам имеет право решать, что ему есть, а что нет.
— Не согласен, — возразил Мелфорд, но голос его звучал приветливо. Когда я говорил «нет», мой ответ звучал враждебно и резко, будто я защищаюсь от нападения, а Мелфорд словно приглашал женщину присоединиться к нашей беседе. — Человек сам решает, стоит ли ему носить одежду, из-под которой видно белье, использовать или нет губную помаду. Мы можем сами решать, пойти ли нам в кино или принять участие в каком-нибудь дурацком соревновании по гольфу. Но если человек совершает некое действие, в результате которого страдают другие живые существа, — это уже вопрос морали.
Женщина взглянула на Мелфорда с хитрецой, но в то же время с уважением.
— А знаешь что? — сказала она. — Похоже, ты куда более любопытный тип, чем мне показалось сначала. Позволите присесть к вам за столик?
— С восторгом, — ответствовал Мелфорд.
Она села, положила очки в нагрудный карман своей прозрачной блузки и вместе со стулом слегка наклонилась вперед к Мелфорду.
— Меня зовут Дезире, — сказала женщина.
Они протянули друг другу руки, и Мелфорд бросил беглый взгляд на несколько линий, нарисованных на тыльной стороне ее ладони. Он аккуратно придержал ее руку таким движением, будто собирался ее поцеловать.
— Цзе? — спросил он.
Дезире кивнула, даже не стараясь скрыть удивление:
— Да, точно.
Мелфорд отпустил ее руку.
— Значит, ты собираешься порвать с прошлым?
Она попыталась сохранить невозмутимый вид:
— Думаю, да.
— Я тоже. — И с этими словами он скрестил руки на груди. — Так, значит, ты подумываешь, не стать ли тебе вегетарианкой?
— Вовсе нет, — возразила она. — Мое привычное меню вполне меня устраивает. А подумываю я о том, какое тебе, собственно, дело.