Этика свободы
Шрифт:
И вновь, если актер получил авансовый платеж от владельцев театра, то его удержание денег при невыполнении условий контракта будет имплицитной кражей собственности владельцев театра и актер может быть принужден вернуть деньги.
Специально для утилитаристов, которые шокированы следствиями данной доктрины, заметим, что многие, если не все указанные проблемы могут быть легко сняты в либертарианском обществе, если с обещающего будет запрошена гарантия исполнения контракта в пользу получателя услуг по исходному соглашению. Иными словами, если владельцы театра хотят застраховаться от риска непоявления актера, они могут отказаться подписывать контракт без сопровождающей его гарантии. В этом случае актер в рамках соглашения о его грядущем появлении соглашается выплатить владельцам театра определенную сумму в случае если не появится там в оговоренное время. Так как деньги, безусловно, отчуждаемы, такой контракт будет удовлетворять нашему критерию передачи титулов собственности
Как заметил в своей важной статье А.В.Б Симпсон, гарантии исполнения контракта в Средние века были правилом не только для сделок по персональным услугам, но и для всех остальных контрактов, включая продажу земли и денежные займы. [4] Такие гарантии исполнения эволюционировали на рынке в добровольные штрафы или штрафные санкции, по которым участник контракта обязывал себя заплатить обычно сумму, вдвое превышающую сумму вовлеченную в контракт в случае невыплаты долга или неисполнения контракта к согласованной дате. Добровольное внесение в контракт штрафных санкций служило для него мотиватором выполнения контракта. Так, если А согласился продать Б участок земли за оговоренную цену, каждый из них должен обязать себя выплатить оговоренную сумму, обычно двойную цену контракта в случае невозможности его исполнения. В случае денежного долга, называемого «обычная денежная гарантия», некто, занявший $1000 соглашается заплатить $2000 в случае, если не сможет заплатить $1000 к указанной в соглашении дате. (Или, более строго, обязательство выплатить $2000 является условным относительно выплаты должником $1000 к указанной дате. Отсюда и термин «условные штрафные санкции».) В описанном выше контракте о персональной услуге, представим, что непоявление актера приведет к убыткам театра в $10000; в этом случае актер должен подписать гарантию исполнения контракта на $20000 в случае своего непоявления. В таком контракте владелец театра защищен и не присутствует никакого ненадлежащего принуждения к выполнению простых обещаний. (Очевидно, что оговоренные штрафные санкции не обязательно должны составлять удвоенную вовлеченную сумму – они могут составлять любую оговоренную сторонами сумму. Двойное возмещение было традиционным в Средние века и раннее Новое время в Европе.)
В рамках своей статьи Симпсон пересматривает ортодоксальный исторический взгляд на развитие современного контрактного права: взгляд на возмещение убытков как на защиту простого обещания, хотя и с оговоркой, что она была необходима для создания рабочей системы защиты контрактов при установлении базовых прав собственности в системе обычного права. Симпсон же показывает, что развитие в Англии концепции возмещения убытков в шестнадцатом и семнадцатом столетиях не было результатом внезапно возникшего внимания к нуждам бизнеса, а просто заменой быстро исчезающему институту штрафных неустоек, который верой и правдой служил бизнесу в течение многих столетий. Также Симпсон указывает, что инструмент гарантий исполнения показал себя как достаточно гибкий инструмент для обслуживания как простых, так и сложных контрактов и соглашений. Гарантии исполнения была достаточно формальной для защиты от мошенничества и в то же время, очень простой в исполнении и защите, удобной для коммерческих транзакций. Более того, за столетия использования кредиторы почти не обращались в суды за «возмещением издержек» (приказами о «вызове в суд по иску о нарушении договора за печатью»), так как «издержки» заранее фиксировались в самом исходном контракте. Как пишет Симпсон:
«с точки зрения кредитора контракты, в которых штрафные санкции фиксируются заранее, весьма притягательны, особенно, если альтернативой является определение ущерба судом». [5]
Но почему исчезли гарантии исполнения? Потому что суды начали отказывать в защите таких обязательств. По какой-то причине, возможно из ложно понятой «гуманности» или из более низменных побуждений, например, получения специальных привилегий, суды начали ставить палки в колеса жесткого применения закона в области защиты полного исполнения контрактных обязательств. Так как гарантия исполнения значила, что «при любой задержке исполнения контракта к выплате следует вся неустойка». [6]
Поначалу, в елизаветинские времена, Высокий канцлерский суд начал вмешиваться освобождением от ответственности должника (лица принявшего обязательство) в случаях «крайних трудностей». В начале семнадцатого столетия это послабление распространилось на все случаи неудач должника, а также на случаи, когда он выполнил обязательства с небольшой задержкой – в этом случае он обязывался к выплате цены контракта плюс то, что суд считал «надлежащим ущербом» - таким образом, снижая должнику размер ранее согласованных штрафных санкций. Вмешательство продолжилось и в последующие годы до тех пор, пока в 1660-1670х годах канцлерские суды просто не объявили любые штрафные санкции незаконными в любых контрактах, требуя от лица несущего обязательства выплаты цены контракта плюс неустойку, рассчитанную через ставку процента, плюс «надлежащий ущерб», определяемый собственно судом – обычно жюри. Это правило было быстро подхвачено мировыми судами в 1670е и затем формализовано и узаконено на рубеже восемнадцатого столетия. Естественно, вследствие отказа судов защищать их, институт штрафных санкций быстро отмер.
Крайне неудачное подавление института гарантий исполнения было результатом применения ошибочной теории защиты контракта, которую привнесли в первую очередь суды, а именно: что целью защиты контракта является компенсация кредитору (или лицу, владеющему обязательством) до исходного состояния, т.е. до состояния, в котором он находился до заключения контракта. [7] В более ранние века суды считали, что «компенсация» состоит в защите гарантии исполнения и штрафных санкций; но затем легко изменили свое мнение и решили, что назначенный судом «ущерб» будет достаточным, тем самым, смягчая «суровость» добровольно назначенных штрафных санкций. Однако теория защиты контракта ничего общего не имеет с «компенсацией»; ее цель всегда должна состоять в том, чтобы защитить права собственности и предотвратить имплицитную кражу путем нарушения контракта, по которому передаются титулы прав собственности. Защита титулов собственности – только она является целью бизнеса защитных агентств. Симпсон проницательно пишет о
«тяготении двух идей. С одной стороны, мы имеем идею о том, что настоящей функцией институтов контрактного права является, насколько возможно, защита выполнения контракта [т.е. защита штрафных санкций]. С другой – у нас есть идея о том, что достаточной функцией закона является возмещение потерь, возникших вследствие неисполнения контрактов».
Последний подход накладывает тяжелые ограничения на энтузиазм, с которым люди подходят к требованиям исполнения контракта; более того, в контрактах на персональные услуги (как, например, в случае с нашим актером) «праву расторжения контракта» приписывается положительная ценность, так как нарушающая сторона принуждается к выплате компенсации. [8]
Как насчет договоров дарения? Должны ли они защищаться законом? И вновь, ответ зависит от того, было ли дано простое обещание или произошла реальная передача титулов собственности. Очевидно, если А говорит Б, «настоящим я дарую тебе $10000», то переход титула собственности присутствует и контракт защитим; А после этого не может требовать назад свои деньги. С другой стороны, если А говорит «я обещаю передать тебе $10000 в течение года», то это простое обещание, то что в римском праве называлось nudum pactum (соглашение без исковой силы), и соответственно такой контракт не может защищаться. [9] Получатель может только надеяться на то, что даритель исполнит свое обещание. Если же с другой стороны, А говорит Б, «я настоящим обязуюсь передать тебе $10000 в течение года», то это декларация будущей передачи и она должна защищаться.
Специально заметим, что речь идет не об игре слов, как может показаться в отдельных описанных случаях. Так как на повестке дня всегда стоит важный вопрос: идет ли речь о передаче титула на отчуждаемую собственность или дается простое обещаниею В первом и последнем случае соглашение может быть защищено потому что удержание переданной собственности является кражей, во втором – это простое обещание, которое не подразумевает перехода титулов собственности, является только морально обязывающим, но не легально обязывающим. Гоббс не играл словами, когда совершенно верно писал:
«Только слов о будущем, содержащих простое обещание [nudum pactum] недостаточно для того, чтобы сделать дарение или подобное действие обязывающим. Так как если они относятся к будущему, как, например, слова «завтра я дам», они лишь знак того, что я еще не отдал и таким образом мои права еще не переданы, а остаются за мной до тех пор, пока я не отдам их каким-то другим действием. Но если мои слова относятся к настоящему времени, или прошлому, например «я даю», или «я дал, тебе доставят это завтра», то мое завтрашнее право уже передано сегодня. … Здесь существует огромная разница в значении слов … между «я хочу, чтобы это стало твоим завтра» и «я дам это тебе завтра»: потому что в первом случае «я хочу» означает нынешнюю волю, в последнем – «я дам» означает обещание будущего действия. Поэтому в первом случае слова в настоящее время передают будущее право, а во втором – относятся к будущему действию и не передают ничего». [10]