Этика жизни
Шрифт:
Что касается вознаграждения за труд, то можно бы многое сказать по этому поводу, и многое еще скажут, многое еще напишут об этом.
"Честная поденная плата за честный поденный труд" - вот минимальное требование людей! Денежное вознаграждение "таких размеров, чтоб работник мог жить и дальше работать", также необходимо для благороднейшего из тружеников, как и для ничтожнейшего, если вы хотите, чтоб он остался в живых!
Мне хочется сделать только одно замечание по отношению к верному классу, благородному и самому благородному, бросающему свет и на другие классы и на улаживание этого затруднительного вопроса о вознаграждении: награда за всякое благородное дело дается или на небе или нигде. Ни в каком банке на свете тебе, героическая душа, не учтут твоего векселя. Людьми созданные банки не знают тебя или узнают, лишь когда пройдут века и поколения, и тебя уже не сумеет достигнуть людская награда.
Но нужна ли тебе, собственно говоря,
Брат мой, мужественный человек должен подарить свою жизнь. Подари ее, советую тебе, или ты ждешь случая приличным образом ее продать? Какая же цена, примерно, удовлетворила бы тебя? Все творенья в Божьем мире, все пространство во вселенной, вся вечность времен и все, что в них есть, - вот что ты бы потребовал, и на меньшее ты бы не согласился, в этом ты должен сознаться, если хочешь быть правдивым. Твоя жизнь - все для тебя, и взамен ее ты пожелал бы себе все. Ты - неразумный смертный или, вернее, ты бедный одаренный вечной жизнью смертный, и в тесной темнице мира ты кажешься неразумным. Никогда ты жизнь свою или хоть часть своей жизни не продашь за надлежащую цену. Подари же ее по-царски, пусть ценой ей будет ничто. Тогда окажется, что ты в известном смысле получил за нее все! Человек с героической душой - а разве, благодаренье Богу, не всякий человек - дремлющий герой?
– должен так поступить в любое время и при всяких обстоятельствах. В самые героические времена, как и в самые негероические, человек должен сказать, как сказал Бернс про свои маленькие шотландские песни (крошечные капельки небесной мелодии, в такое время, когда было столько немелодичного на свете) гордо и в то же время смиренно: "Клянусь небом, либо они бесценны, либо ничего не стоят, мне ваших денег за них не нужно!" Такое отношение должно оказать огромное влияние на урегулирование вопроса о вознаграждении за труд.
В сущности говоря, мы совершенно согласны со старинными монахами: трудиться - значит молиться. Laborare est orare. Во многих отношениях истинный труд на деле оказывается настоящей молитвой. Тот, кто работает, в чем бы работа его ни состояла, придает форму невидимым вещам, воплощает их, и каждый работник - маленький поэт. Его идея, хотя бы то была только идея для изготовления глиняной тарелки, не говоря уже о создании эпического стихотворения, видима пока только ему одному, и то лишь наполовину. Для всех других она - нечто невиданное и невозможное, даже для самой природы это - нечто невиданное доселе, вещь, которая до сих пор еще не была - по всей вероятности вещь "невозможная", потому что до сего времени она была Ничто! Невидимые силы имели повод охранять такого человека, потому что он творит в Невидимом и для него. Да, если взоры человека будут направлены лишь на видимые силы, тогда уже лучше ему отказаться от исполнения своей задачи. Из того Ничто, над которым он работал, никогда не выйдет ничего хорошего. Ничего, кроме обмана, кроме чего-то притворного, чего лучше и не создавать.
Если ты намерен написать стихотворение, поэт, и при этом ничего не имел в виду, кроме рецензентов, гонорара, книгоиздателя и популярности, то у тебя ничего не выйдет, потому что в твоем творении нет правды! Хотя бы оно было напечатано, прошло через массу рецензий, заслужило похвалу, продано в двадцати изданиях, - что с того? Твое произведение, на философском и на коммерческом языке, все еще Ничто. Всего чаще лишь призрак, обман зрения. Благодетельное забвение безостановочно грызет его и не успокоится до тех пор, пока хаос, создавший его, не поглотит его снова.
Тот, кто не сдружился с невидимым и с молчанием, никогда не создаст видимого и говорящего. Ты должен спуститься к матерям, к теням усопших, и, как Геркулес, терпеть и трудиться, если ты хочешь победоносно вернуться к солнечному сиянию.
Как в бою, в сражении - потому что это действительно бой - должен ты презреть и страданья, и смерть. Радостные голоса из утопических стран изобилия, как рев жадного Ахерона, должны умолкнуть под твоими победоносными шагами. Твоя работа должна, как труд Данте, "заставить тебя похудеть на многие годы". Свет и его награда, его приговор, советы, поддержка, препятствия, должны быть как дикий морской прилив, хаос, по которому тебе приходится плавать и плыть на парусах. Не дикие волны и их, смешанные с морской травой, течения должны указывать тебе путь, а одна лишь звезда твоя должна руководить тобой - "Se tu segui tua stella!" Одной лишь звезде своей, то ярко сияющей над хаосом, то на миг угасающей или зловеще темнеющей, одной ей должен ты постараться следовать. Нелегкая, я думаю, задача - таким образом прокладывать себе путь сквозь хаос и адскую
Все творенья, каждое в своем роде - превращение безумия в нечто осмысленное - это, несомненно, религиозное дело, немыслимое без участия религии. Иначе ты не создал творенья, а лишь заботился о том, что приятно для глаз, лишь жадно гонялся за наградой, за быстрейшей выделкой мнимых ценностей с целью получить вознаграждение. Вместо хороших поярковых шляп, которыми можно было бы прикрыть голову, ты создал лишь большие, из дерева и гипса изготовленные, шляпы для рекламы, как те, что развозят по улицам на колесах. Вместо земного и небесного руководства для душ людей ты занимаешься прениями о черных или белых стихарях. Перед тобой чучела пап из голоса и кожи, земные законодатели, "организующие труд", вырабатывая закон о хлебе. Измученная земля до того полна таких явлений, что готова взорваться. Все это показное, все гладко, чтобы не оскорбить ни чувства, ни зрения. Но тем не менее все это достойно проклятия, гибельно для тела и души. Ни один человек никогда не творил иначе, как благочестиво. Ни один, не исключая бедного ремесленника, ткача, соткавшего твое платье, сапожника, тачавшего твои сапоги. Все люди, если они работают не так, как на глазах у Великого Надзирателя, работают неправильно и на свое собственное и чужое несчастье.
VII. "Трудиться - значит молиться". В этих словах скрыт высокий смысл, при теперешнем положении молитвы и всякого поклонения понятный лишь немногим. Но кто понимает их истинное значенье, тому понятно пророчество относительно всего будущего - это последнее Евангелие, заключающее в себе все остальное. Его Собор - купол неизмеримого - видал ли ты его? Его кровля - Млечный путь, под ногами у него - зеленая мозаика лугов и морей, алтарем ему служит звездный трон Вечного! Его молебны и псалмы - великие дела, героические поступки, и муки, и искренние, от всего сердца идущие, речи смелых сынов человеческих. Хоровые песни поют старые ветры и океаны и низкие, неясные, но красноречивые голоса судьбы и истории.
VIII. Труд - призвание человека на земле. Обстоятельства так складываются, что настанет день, когда человеку, не имеющему работы, будет невозможно показаться в пределах нашей Солнечной системы, и ему придется искать другую, ленивую планету.
IX. Задача человека на земле, назначение всякого отдельного человека быть попеременно то учеником, то работником. Или, вернее, быть одновременно учеником, учителем и исследователем. От природы одарен человек силой не только учить и подражать, но и силой действовать и познавать себя. Разве мир, в котором мы живем, не бесконечен, и разве мы не видим, что самые близкие, друг от друга зависящие отношения постоянно изменяются последними открытиями соотношений между предметами? Если бы когда-нибудь удалось превратить человека в простого ученика, так что ему ничего не оставалось бы наследовать и исправлять, если бы когда-нибудь можно было установить теорию Mиpoздания окончательную и совершенную, которую оставалось бы только выучить наизусть, тогда человек был бы духовно мертвым, тогда род людской перестал бы существовать.
X. Сколько правды в старинной басне о сфинксе, который лежал на большой дороге, задавал путникам загадку и разрывал их на части, если они не могли ее решить. Таким сфинксом для всех людей, для всех людских обществ является наша жизнь. Природа как сфинкс божественна, мила и нежна. У нее лицо и грудь богини, но в то же время когти и тело львицы. В ней есть что-то небесно-прекрасное - порядок и разум - и черная роковая жестокость порождение ада. Она - богиня. Но богиня, лишь наполовину освобожденная из темницы, наполовину еще заточенная в тюрьме. Отчетливое, милое переплетено еще с невысказанным, хаотическим.
Как это верно! Разве не ставит нам жизнь загадки? Каждого человека она ежедневно вопрошает ласковым тоном, но страшно многозначительно: "Знаешь ли ты значенье сегодняшнего дня? Стараешься ли ты разумно сделать то, что ты в состоянии сделать сегодня?"
Природа, вселенная, судьба, существование, или как вы там называете неизъяснимую действительность, среди которой живем мы и боремся, разве не представляется она как божественная невеста. Или как клад человеку мудрому и храброму, способному понять и исполнить ее законы. И как уничтожающий демон для тех, кто на это не способен?