Этна и вулканологи
Шрифт:
До этого, если мы умудрялись склониться над боккой и вытерпеть несколько секунд ее жгучее дыхание (а это, несмотря на наши защитные одеяния и жароустойчивые маски, редко когда было возможно), мы видели лишь отвесно уходившие в расплавленную огненную массу круглые стенки. В октябре второго года жизни бокка изменилась: возле устья стенки были по-прежнему правильными, но двадцатью – тридцатью метрами ниже (точнее сказать трудно, потому что постоянных отметок здесь не было, а лежать над пеклом и сравнивать известный нам диаметр с высотой было тяжко) они обрывались. Новость никак не радовала: отсутствие стенок означало, что под колодцем образовалась каверна – гигантская калильная печь. Ее морфология напоминала знакомую мне невулканическую пещеру Пьер-Сен-Мартен. Там входной колодец вертикально
Если подобная вещь случилась здесь, было о чем беспокоиться. Полости подобного типа – карстовые и вулканические – имеют тенденцию к расширению вверх. В данном случае каверна была результатом «подрывной» работы кислых газов, нагретых до температуры 1000 градусов. Многие месяцы по две-три тысячи раз на дню они долбили скалу со скоростью 600 км/час. Адская пещера над раскаленным нутром горы все расширялась, и своды ее подходили все ближе к поверхности…
В конце концов зимой 1969/70 года кровля пещеры рухнула. Свидетелей при этом не оказалось… Новая бокка (успевшая устареть, поскольку с мая 1971 года существует бокка новее – там же, в склоне вершинного конуса) теперь выглядит круглой дырой шириной в сотню метров и примерно такой же глубины. Дно ее загромождено обломками породы, сквозь которые пробиваются невинные сернистые дымки.
За двумя зайцами…
В обычные годы, когда все шло своим чередом, мы располагались на Этне к концу весны и к середине осени. Конец весны – это означало: после таяния больших зимних снегов и до начала летнего наплыва туристов. Середина осени совпадала с отливом туристов и еще довольно мягкой погодой. Зима на вершине Этны такая суровая, что зачастую не дает возможности установить приборы, а летом мешает толкотня.
В 1971 году рутинный порядок был нарушен извержением, начавшимся 4 апреля и продлившимся почти до половины июня. Весть о событии подняла меня с постели в два часа ночи: Антонио позвонил в Париж из Катании… У меня уже успела выработаться кошачья привычка – едва проснувшись, тут же вскакивать на ноги. Решение было принято немедленно:
– Позвони или лучше поезжай на Липари (это километрах в ста к северу от Этны). Передай Фанфану Легерну и Жаку Карбонелю, что отъезд в Заир отменяется. Пусть, не мешкая, едут на Этну, там встретимся.
Дело в том, что последнюю неделю мы спешно паковали снаряжение и пожитки, собираясь лететь на вулкан Ньямлагиру в центре Африки, где началось боковое извержение.
Самое первое извержение, которое я наблюдал, случилось в 1948 году на Китуро у южного подножия все той же Ньямлагиры и тоже было боковым. В марте 1971 года я получил доступ в Центр документации по летучим явлениям знаменитого Смитсонианского института в Бостоне (штат Массачусетс). Не успел я войти, как руководителю Центра Бобу Ситрону принесли телеграмму. Извинившись, он вскрыл ее, перевел глаза на меня и протянул со словами: «Ну, знаете, бывают совпадения. Но такое!…» Телеграмма извещала о том, что Ньям проснулась.
Мне уже доводилось несколько раз наблюдать за боковыми извержениями Ньямлагиры (их, кстати, было не менее дюжины в этом веке), но у меня тогда не было ни должного образования, ни компетентных спутников. Сейчас открывалась возможность провести качественное исследование. Я хорошо знал нрав этого вулкана, его извержения походят друг на друга, как близнецы, а поэтому можно было выработать готовую программу и не зависеть от складывающейся обстановки.
Я тут же позвонил в Париж Зеттвоогу и Вавассеру, попросил их спешно собрать и проверить снаряжение, а также оповестить Легерна и Карбонеля, которые устанавливали в дремлющем кратере Вулькано на Липарских островах автоматический зонд для многомесячных измерений температуры и давления фумарол. Сам же торопливо закончил остававшиеся меня в Америке дела и помчался домой во Францию.
Выезжать без подготовки в серьезную экспедицию неразумно, не говоря уже о досадной потере времени на получение въездных виз в чужую страну (есть такие, где потом надо еще добиваться выездных виз!), на прививки, доставание билетов на самолет (а они не всегда летают
Вышесказанное объясняет, почему я все еще находился в Париже, когда вдруг объявилась Этна. У нас, таким образом, на руках оказались два извержения, причем от одного до другого было пять тысяч километров… Решение было принято тут же, хотя, по совести, мне было жаль разочаровывать своих молодых сотрудников, лишившихся возможности совершить собственные открытия в Центральной Африке; не говоря уже о громадной экономии на транспортировке, выбор неминуемо падал на Этну. Для этого было минимум две причины.
Первая – это все еще полное неведение относительно сроков продолжительности извержения. В памяти у меня слишком свежо собственное злоключение с Ньямлагирой: в мае 1966 года я бросился туда при первой вести о начале активности и прибыл через несколько часов после окончания извержения. Так что тамошние фумаролы обошлись дороговато… Вулкан в любой момент грозит обратиться из добычи в тень.
Вторая причина – значимость Этны: вулкан играет немалую роль в жизни многочисленного окрестного населения, в то время как Ньямлагира высится посреди практически необитаемых джунглей. И потом, именно на Этне мы уже столько лет подряд с трудом ведем методичные изыскания.
Извержение началось ночью, а уже на следующий день Легерн и Карбонель со своей передвижной лабораторией были возле Этны. В ближайшие дни подтянулись остальные члены команды: Пьер Зеттвоог и Камиль Вавассер, инженеры-физики Комиссариата по атомной энергии (СЕА), крепкие парни, оба сдержанные, скромные, знающие; Джо Лебронек, техник, тоже из СЕА, большеголовый волевой бретонец, отменный мастер; Том Хантингтон, химик, специализирующийся на изучении вулканических газов, типично рыжий британец, и, как истинный англичанин, надежный товарищ во всех смыслах. С нами был на этом извержении еще один Том, и тоже симпатичный, – Том Кей-седиволл, молодой американец, кандидат геологических паук. И конечно же, «шерпы», бесценные носильщики, техники, помощники – Пьерро Бише и два его взрослых сына – Жан-Люк и Лоран, Курт, «Ранран», Ксавье, Пьерро Жуий, «Кошиз», Мишель Луа, Даниель Кавийон – все альпинисты или спелеологи, лыжники, веселые или серьезные, говоруны или молчальники, надежные, крепкие, преданные, чей антиэгоизм обычно чувствуется по тому, как все они (за исключением Пьера Бише, которого возраст и функции главнокомандующего избавляют от тяжелых работ) берутся наперебой за самые увесистые тюки. За десять недель, что длилось извержение, все упомянутые лица сменяли друг друга на широкой спине Этны, собираясь иногда вдесятером, а когда и вдвоем-втроем (в зависимости от того, как позволяли им обычные занятия).
Апрельское извержение
1971 года:
конец обсерватории
Извержение началось на высоте 3000 метров в подножии вершинного конуса, с южной стороны, где раскрылись две радиальные трещины; именно так проходит большая часть бесчисленных боковых извержений Этны. В одной трещине было в длину не больше ста метров, во второй – больше пятисот. Обе шли почти параллельно с севера на юг. Дегазация, как обычно, началась в верхней части трещины. Вырываясь в атмосферу, газы разламывали лаву, поднимая куски ее на сотни метров вверх. К небу с оглушительным грохотом летели тысячи тонн раскаленных продуктов, которые затем падали уже кусками шлаков разной величины. Всего за несколько часов насыпь поднялась кое-где до тридцати метров, прикрывая бруствером места с особо яростной активностью.