Это Америка
Шрифт:
По дороге домой Лиля, улыбаясь, делилась впечатлениями:
— Какой Гена хороший мастер, а какая Роза хозяйка!
— Да, они оба прямо как ожившая скульптура Мухиной «Рабочий и крестьянка»! Но Америку они не любят. Евреи все имеют особое свойство приживаться в новой стране, в них это выстрадано веками гонений. А у Гены с Розой русские души и русские сердца, нет в них этой примеси выстраданного еврейского беспокойства. У них появились в Америке дома, но они все равно устроили здесь «Саранск на Делавэре».
38. За бортом
На Брайтоне, в офисе Welfare,
— Назначили меня директором института. Пришел я к министру, он встретил меня с улыбкой.
— Да, меня министры тоже так встречали, — перебил другой. — Я был начальником главка.
Недовольный вмешательством, Райхман продолжал:
— Я начал организовывать международный конгресс. На нем я должен быть президентом, у меня, как-никак, 250 научных работ. А министр говорит — побудьте вицепрезидентом.
— Антисемит! Все они антисемиты, — вставил собеседник.
В другом конце группы слышался другой разговор:
— И вот этот генерал — полковник рассказал мне, почему у нас была слабая охрана границ.
— Я сам служил в армии, был майором, дальше евреев не повышали. Но с генералами был знаком.
На Брайтоне и вокруг него жили более 200 тысяч русских евреев Нью — Йорка, половина из них по доходам находилась за чертой бедности [144] . Раз в месяц пожилые кандидаты и доктора наук, профессора, ученые и бывшие начальники главков приходили получать пособия для бедных. Хотя они не работали в Америке ни одного дня, но считали пособие пенсией. Многие привезли с собой большие деньги, но жили в дешевых домах для бедных.
144
Черта бедности в Нью — Йорке — 20 тысяч долларов в год на семью из четырех человек (данные 2000 года).
Контора Welfare была для них клубом, там они рассказывали друг другу о своем славном прошлом. Ничто не ранит так глубоко, как осколки прошедшего счастья.
Это была особая прослойка эмигрантов, «назадсмотрящие люди». Они оказались не в силах оторваться от своего прошлого, а найти себя в Америке не смогли, да и не пытались. Их интересы застыли в прошлом, но по инерции они продолжали считать себя ценной прослойкой общества, не отдавая себе отчета в том, что живут на иждивении государства — за счет налогоплательщиков.
Большинство из них приспособились обходить все правила. Кроме привезенных денег, некоторые сохраняли квартиры в России и сдавали их, кое-кто продолжал получать там пенсию, укрывая ее от американских властей. И все ездили в дорогие туристические поездки по миру.
Их образованные и более практичные жены давали платные частные уроки по разным предметам школьникам или нанимались нянчить чужих детей. Давала уроки и Гертруда. А Райхман ничего не делал и говорил:
— А что? Мне нравится жить беспечно и обеспеченно: мне предоставляют бесплатное медицинское обслуживание,
Основная беда этих интеллигентов была в том, что они не понимали и не хотели понимать устоев окружающего общества. Многим помогали их устроившиеся здесь взрослые дети, и старики впадали в моральную и финансовую зависимость от них: много не понимая вокруг, они жили их умом. Хотя все их пособия были элементами социального устройства общества, многим казалось, что Америка склоняется к социализму, и это их пугало. У американцев есть поговорка: Ignorance is a blessing, невежество — это благословение (для некоторых). Эти «назадсмотрящие» эмигранты благополучно жили в своем невежестве.
В один из дней в конторе Welfare появилась пожилая грузная дама с немолодой дочерью, обе были элегантно одеты, дама — даже в старомодной шляпке с пером.
Она первой увидела Райхмана:
— Рафаил Соломонович, как я рада видеть вас здесь!
— О, Берта Яковлевна, какая встреча! Мы с Гертрудой приехали дочкам помогать. А вы?
— Моя дочка, вот она, я приехала только по ее настоянию. Не знаю, правильно ли сделала?
— Мамулечка, конечно, правильно, ты только не волнуйся, — успокаивала ее дочь.
— Как же не волноваться? Переезжать в моем возрасте — это ужасно. А что это за контора, куда мы приехали? Что вы все тут делаете?
— Это офис для помощи неимущим, — пояснил Райхман.
— Как неимущим? А вы почему здесь?
— Так в Америке мы все неимущие — получаем помощь от государства, — усмехнулся он.
— Ну, я не знаю… — дама насупилась. — Я сказала дочери: приеду только с условием, что у меня будет квартира с видом на океан, и я буду сидеть на балконе, а ветер с океана будет обдувать мне лицо.
— Мамулечка, я обязательно устрою все так, как ты хочешь. Ты только не волнуйся.
Райхман уже знал правила и местные условия и громко рассмеялся:
— Ну, для этого вам надо получить квартиру по восьмой программе, а их дают неохотно.
— Что это такое «восьмая программа» и почему неохотно? Я политическая беженка, я имею право.
— Мамулечка, ты только не волнуйся.
— Вы, Берта Яковлевна, беженка — неженка, — громко расхохотался Райхман.
Дама была вдовой большого советского начальника, дочь приехала раньше и выхлопотала ей статус беженки, но старуха этого не понимала. Райхман знал, что они были очень богаты и наверняка привезли с собой много денег. Он объяснил даме:
— Владельцы домов, в которых выделены квартиры по восьмой программе, и «суперы», управляющие этими домами, все хотят за эти квартиры большие взятки.
— Ты слышала, что сказал Рафаил Соломонович? — выразительно посмотрела дама на дочь.
— Мамулечка, я все устрою.
В разговор вступили другие:
— Ха, восьмая программа!.. Это надо годы ждать.
— Да, я здесь уже пять лет, недавно поехал утром в контору, где распределяют квартиры по ней, а там уже полным — полно наших русских дебилов, сумятица, и мне ничего не досталось.