Это был конец Августа

Эм Ана

– Ага. – киваю на шкафчик за ним. Он оборачивается, достает какао и встает рядом со мной.

Я чувствую жар его тела, его запах.

– Как дела в школе? – снова спрашивает, имея в виду кулинарную школу, которую сам от силы два раза посетил.

– Супер. – добавляю в кашу немного меда. – А у тебя?

От него не ускользает сарказм в моем голосе.

– Ты что завидуешь? – толкает меня бедром.

– Я? Чему?

– Ну, я типа такой крутой, сдал все, что нужно, раньше остальных, прошел программу быстрее остальных. Мы вроде бы одного

возраста, но у тебя таких же успехов не наблюдается.

Из моей груди вырывается смешок.

– Ты умник-задрот, и мне некуда торопиться.

– Умник-задрот? – он разворачивается ко мне лицом. – Вот как?

– Ага. – продолжаю готовить кашу. – И к тому же, у тебя опыта намного больше моего. Бесполезно с тобой соревноваться. И вообще с кем бы то ни было. У меня свой темп, ясно?

Тристан, кивает, будто соглашается с моими мыслями.

– Уже решила, что будешь делать после окончания?

Я замираю, но всего на долю секунды. Аромат какао ударяет в нос.

– Нет. Еще думаю. – это честный ответ.

Он подходит ближе и вот уже нависает надо мной. Мое плечо слегка касается его груди, я поднимаю на него глаза, и снова замечаю зеленые крапинки в синеве.

– Не позволяй кому-то решать за тебя. – тихо напоминает он. – Тебе необязательно делать то, чего ты не хочешь.

– Мир так не работает, Тристан. Иногда тебе приходится делать то, что не нравится.

Возвращаюсь к каше. Готово.

Распределяю овсянку на две тарелки, добавляю мед и фрукты.

Он вдруг берет меня за локоть.

– Эм, – разворачивает к себе, я вижу, он хочет что-то добавить, сказать. Но в итоге отпускает и спрашивает. – Почему каша?

Беру две тарелки с приборами.

– Попробуй и сам все поймешь. – подмигиваю я.

Раздается гром. Дрожь пробивает до костей. Тарелки едва не вылетают из моих рук, но Тристан вовремя реагирует. Его теплые ладони ложатся на мои. Наши взгляды находят друг друга. И в его множество вопросов.

Я сглатываю.

– Не забудь какао. – напоминаю и возвращаюсь в гостиную.

Интересно, если он спросит меня напрямую, у меня получится соврать?

Он ставит наши кружки на кофейный столик и опускается в широкое кресло. Я сажусь на диван по-турецки со своей тарелкой в руках.

Тристан наблюдает. Музыка почти перебивает грохот за окном.

– Знаешь, а я не люблю джаз. – спокойно говорю я.

Он поджимает губы и кивает.

– Ненавижу брокколи.

Из меня вырывается смешок.

– Я серьезно. – надувается он.

– Попробуй кашу. – киваю на его тарелку.

Он зачерпывает ложку и отправляет в рот. Глаза тут же расширяются. Мои губы улыбаются.

– Что там? – с интересом спрашивает он, пробуя еще и еще.

– Ты мне скажи, ты же у нас эксперт.

– По кашам?

– По вкусам.

Он задумывается на какое-то время. И мы едим в тишине. Я недоедаю как обычно. Просто потому что сыта. Беру свое какао.

– Пусть останется секретом. – вдруг говорит он, и поднимает на меня глаза. – Тогда я буду сравнивать

все каши с твоей. Буду говорить «такую как у Эммы вы нигде не пробовали».

– Хорошо. – соглашаюсь, делая глоток. – Мне нравится, как это звучит.

Тристан возвращает пустую тарелку на кофейный столик, берет какао и вдруг перемещается со своего места ко мне на диван. Так близко, что между нами не остается никакого расстояния. Я вдруг ловлю себя на мысли, что мое сердце больше не колотится как раньше. А дыхание ровное. Мы слушаем отвратительные звуки джаза, смешанные с ритмом дождя. И мне отчего-то становится смешно. Я сижу с гнездом на голове, в пижаме в цветочек. Тристан топлес с какао в руках. И мы слушаем гребанный джаз. Посреди рабочего дня.

– Почему мы пьем какао? – спрашиваю, повернув к нему голову.

Рядом с ним тепло. И так спокойно.

– Мама всегда делала нам его с братом, когда мы ссорились. – пожимает плечами. – Не знаю, почему-то просто захотелось выпить его с тобой.

– Мы не ссорились.

Он поднимает на меня глаза.

– Не ссорились.

Я шумно выдыхаю и снова упираюсь взглядом в свою кружку. Очевидно какао волшебное, потому что мне вдруг захотелось выложить ему все.

– Это глупо. Но я боюсь грозы. Панически. С детства. Мама рассказывала, что когда мне было лет пять, мы ездили в Нью-Йорк к бабушке. Началась сильная гроза. Кажется, я стала свидетелем аварии. – вожу пальцем по кружке. – Кто-то умер. Я ничего не помню, но мама думала, что дело в этом. С того момента она всегда была рядом со мной во время грозы.

– А после? Кто был с тобой после того, как ее не стало?

Мне нравится, что он всегда прямо задает вопрос. Не ходит вокруг да около, как делают это остальные, когда речь заходит о смерти.

– Братья начали устраивать шумные вечеринки во время грозы. – улыбаюсь, вспоминая, как они запрещали мне идти в свою комнату. – Папа потом сильно их наказывал, потому что мы с Дельфиной были несовершеннолетними.

– Карлоса часто не было дома?

Качаю головой.

– После смерти мамы он погрузился в работу. Однажды я попросила его научить меня готовить. До того момента интереса к этому не было. Так что он сильно удивился. Папа не готовил дома после маминой смерти. Поэтому этим занялась я. Мне нравилось делать своих братьев и сестру счастливыми с помощью вкусной домашней еды. Мама так делала.

На какое-то время Тристан замолкает. Но потом вдруг говорит:

– Это не глупо.

Хмурюсь, поднимая на него глаза.

– Не глупо чего-то бояться. – перехватывает прядь волос у моего лица и убирает ее мне за ухо. – Глупо, что ты решила остаться одна, когда очевидно, что тебе нужна компания.

Что, черт возьми, он только что сказал?

– Я вообще-то не хотела уходить из ресторана и уж точно не хотела…

Он вдруг перекидывает руку и прижимает меня к себе. Наши лица оказываются настолько близко друг другу, что я чувствую его дыхание на своих губах. В синих глазах плещется веселье.