Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение
Шрифт:
Передовица в «Правде» от 1 июля 1977 года вышла под заголовком «Идейность советского человека». В этой статье говорилось об одобрении советской общественностью проекта новой конституции СССР.
Факт одобрения, однако, упоминался здесь в чисто абстрактном смысле, без каких-либо подтверждений и примеров, что разительно отличало этот текст от того, как в середине 1930-х годов газеты освещали «реакцию советских людей» на текст предыдущей «сталинской» конституции. В 1930-х годах процесс обсуждения конституции, как мы видели выше, включал конкретные предложения читателей (настоящие или вымышленные) по изменению текста конституции, которые печатались в газетах с подробными ответами Сталина на них. То есть в газетах тогда был представлен детальный метадискурс на тему идеологического языка. А в 1970-х годах «обсуждение» конституции выглядело иначе. Упор здесь делался на абстрактную поддержку конституции, а не на конкретные «предложения читателей» или ответы главного «эксперта» страны по авторитетному дискурсу. Такого эксперта больше не было. Метадискурс, публично оценивающий и комментирующий идеологический дискурс, исчез. Это отличие между типами газетного дискурса в 1930-х и 1970-х годах отражает разницу между двумя моделями авторитетного языка — моделью раннего советского периода, когда этот язык находился под контролем внешней фигуры или внешнего редактора, находившегося за его пределами, и моделью позднего социализма, когда позиция внешнего редактора авторитетного языка исчезла. Это изменение в функционировании авторитетного языка повлияло на его внутреннюю лингвистическую форму. Для анализа особой формы авторитетного языка, которая возникла в период позднего социализма, рассмотрим несколько отрывков из передовицы 1977 года.
Подчеркнутая интертекстуальность
Одним из центральных принципов авторитетного языка в этот период была «подчеркнутая интертекстуальность» [68] , заключающаяся в прямом или почти прямом повторении целых «блоков» текста от одной статьи к другой. Можно привести бесчисленное множество примеров такого заимствования. Например, сравним отрывки из двух текстов, написанных разными людьми и в разные годы, но в одном жанре авторитетного языка и на схожую тему — об «антагонизме социализма и капитализма». В первом тексте из книги, напечатанной в 1980 году, находим следующие формулировки:
68
Термин «подчеркнутая интертекстуальность» (manifest intertextuality) был введен лингвистом Норманом Фейрклавом для описания текстов, в которых интертекстуальность выражена особенно ярко, — как, например, в сегодняшних цифровых СМИ, в которых журналистские тексты должны писаться быстрее и чаще, чем раньше в печатных СМИ, что требует постоянного заимствования целых кусков текста из других СМИ. См.: Fairclough 1992, а также Boyer, Yurchak 2010.
В борьбе двух мировоззрений не может быть места нейтрализму и компромиссам. Империалистическая пропаганда становится более изощренной. […] Главной задачей комсомола […] является воспитание советской молодежи в духе коммунистической идеологии, советского патриотизма, интернационализма […] активная пропаганда достижений и преимуществ советской системы{124}.
Во втором тексте — в анализируемой передовице «Правды» от 1 июля 1977 года — читаем:
В борьбе двух мировозрений не может быть места нейтрализму и компромиссам, — говорил Генеральный секретарь ЦК КПСС товарищ Л.И. Брежнев на XXV съезде партии, [параграф 8]
[…] идейное противоборство двух систем становится более активным, империалистическая пропаганда — более изощренной. Это ко многому обязывает советских людей, [параграф 7]
Главное, на что должны быть нацелены усилия партийных организаций, — дальнейший рост внутренней зрелости, идейности трудящихся, […] пропаганда советского образа жизни, превосходства социалистической системы над капиталистической, [параграф 10]
Очевидно, что целые куски текста в этих двух изданиях крайне близки. Вряд ли один текст является прямой копией другого, но оба они, безусловно, создавались путем повторения одинаковых стандартных формулировок и применения одинаковых языковых принципов. Подобным образом были связаны не только одни тексты авторитетного дискурса с другими, но и тексты с нетекстовыми регистрами — визуальными формами, блоками ритуальных практик и так далее, — то есть на уровне всего авторитетного дискурса можно говорить не просто о принципе подчеркнутой интертекстуальности, имеющей отношение к текстам, но о принципе подчеркнутой интердискурсивности, имеющей отношение ко всем видам репрезентации.
Сложные определения и создание «пресуппозиций»
Другим принципом авторитетного языка было использование ограниченного числа однотипных определений для характеристики конкретных понятий. Кэролайн Хамфри показала на примере небольшой сибирской газеты позднесоветского периода, что в языке ее политических статей почти всегда использовались одни и те же устойчивые связки существительных и прилагательных, их определяющих. Например, «успех» и «труд» в этих статьях обычно были «творческими», «помощь» была «братской», «участие» было «активным» и так далее {125} . К справедливому наблюдению Хамфри следует добавить, что подобные словосочетания не просто имели стандартную, застывшую форму, но эта стандартная форма постепенно становилась все сложнее. Например, в подобных словосочетаниях вместо одного определения стало использоваться несколько определений, причем многие определения использовались не в простой, а в превосходной степени. Почему возникли эти сложные определения и какую роль они играли в авторитетном языке? Для ответа на этот вопрос рассмотрим параграф 1 из текста нашей передовицы «Правды» [69] :
69
Данный анализ слегка упрощен; в действительности можно было бы его развить на нескольких уровнях; но для полноты нашего аргумента и упрощенного анализа достаточно.
Высокий уровень общественного сознания трудящихся нашей страны, их богатейший коллективный опыт и политический разум с исключительной полнотой проявляются в дни всенародного обсуждения проекта конституции СССР.
В этом длинном предложении есть три стандартных словосочетания существительных с определяющими их прилагательными — «общественное сознание», «коллективный опыт» и «политический разум». Заметим, однако, что существительные сознание, опыт и разум здесь определяются не только прилагательными, но и другими определительными конструкциями. Так, «сознание» здесь не только является «общественным», но и имеет высокий уровень, а «опыт» является не просто «коллективным», но и богатейшим. Кроме того, понятия сознание, опыт и разум не просто «проявляются», а проявляются с исключительной полнотой, что тоже является сложным определением этих понятий.
В чем заключается роль всех этих сложных определений? Почему опыт не просто имеется, а является «коллективным» и «богатейшим» и не просто проявляется, а проявляется «с исключительной полнотой»? С помощью подобных конструкций в тексте могут создаваться так называемые пресуппозиции — то есть идеи, которые представляются текстом как само собой разумеющиеся факты, но в действительности таковыми не являются{126}. Как функционирует пресуппозиция, вообще можно проиллюстрировать путем сравнения двух следующих фраз: «глубоководное морское погружение» и «в этом месте море имеет большую глубину». В первой фразе идея о том, что море имеет большую глубину, представлена как данность, как не поддающийся сомнению факт. Во второй фразе эта идея представлена как новая информация, которую можно оспорить — например, поставив к этой фразе простой вопрос: «Действительно ли в этом месте море имеет большую глубину?» К первой фразе подобного простого вопроса не поставить.
В отрывке из передовицы «Правды», который мы только что привели, тоже конструируется ряд пресуппозиций. Например, тезис о том, что советские трудящиеся обладают неким общим коллективным опытом, проводится подспудно и потому не требует доказательств, — поскольку «коллективный опыт» может быть «богатым», значит, он должен существовать в принципе; и поскольку коллективный опыт может иметь превосходную степень (являться богатейшим), значит, он вновь должен существовать в принципе.
Аналогичным образом функционирует и вторая подчеркнутая фраза в вышеприведенном отрывке: наличие у советских людей некоего единого общественного сознания предстает здесь очевидным и как бы не поддающимся сомнению фактом. Делается это вновь двумя способами: чтобы общественное сознание было «высоким», оно должно существовать в принципе; аналогично, чтобы общественное сознание имело высокий уровень, а значит, могло в принципе иметь и другие уровни, оно сначала должно существовать.