Это было под Ровно
Шрифт:
— Вот и нам бы организовать такую работу, Сидор Артемович, — сказал Руднев, обращаясь к Ковпаку.
Сидор Артемович попросил меня снабдить начальника разведки подходящими документами и добавил:
— Хлопцы для города у нас найдутся, только вот немца у меня нет.
— Какого немца? — спросил Руднев.
— Да у них один партизан в Ровно под немца работает.
— Ишь ты!… Повидать его можно?
— К сожалению, нет. Он сейчас в Ровно, — ответил я.
— А нельзя ли через вашего «немца» узнать в Ровно о результатах диверсий, которые мы провели
Я обещал, что поручу это Кузнецову.
Близился вечер. В трех комнатах были накрыты праздничные столы. За ними уселись штабные работники, командиры батальонов и рот, всего человек семьдесят.
Первый тост за родную партию поднял Сидор Артемович Ковпак. За ним выступил Семен Васильевич Руднев. Нужно было видеть, с какой любовью и искренней преданностью слушали собравшиеся командира и комиссара!
Затем слово предоставили мне.
Я говорил о своем отряде, о том, какой переполох у гитлеровцев вызвало появление Ковпака и ковпаковцев; не случайно, видимо, каратели, заходя в села и хутора, прежде всего спрашивают: «Ковпака нет?» Рассказал, что немецкие «правители» и их жены в Ровно смертельно боятся, что Ковпак нападет на Ровно.
Праздник закончился танцами и плясками под аккомпанемент баяна.
На рассвете мы выехали к себе в лагерь.
А через три дня, когда соединение Ковпака уходило по своему знаменитому маршруту на Карпаты, мы передали комиссару Рудневу подробные сведения, которые его интересовали.
С тех пор прошло четыре месяца. Мы перебрались за это время дальше на запад, за реки Случь и Горынь, обосновались в Цуманских лесах.
Помню жаркий июньский день, когда у моей палатки появился встревоженный связной, посланный секретным постом, выдвинутым к одной из дорог в двух километрах от лагеря.
— Товарищ командир, вдоль дороги со стороны села Журавичи движется немецкая колонна. Впереди — конные, за ними — солдаты на фурманках. Есть и пушки.
Не успел я разобраться в этом донесении, как одновременно, запыхавшись, подбежали двое: боец с одного из постов, охранявших лагерь, и партизан, пасший наш скот на лесной полянке близ лагеря. Оба подтвердили, что своими глазами видели немецких конников.
Сомнений быть не могло: гитлеровцы появились с трех сторон.
Стехову с поддежурным взводом я приказал выдвинуться в сторону противника и наладить там командный пункт. Сам остался на месте, чтобы подготовить остальных и держать связь с другими постами.
Не успел Сергей Трофимович отойти и двухсот метров, как длинная пулеметная очередь прорезала лесную тишину. За ней — плотный автоматный и винтовочный огонь.
Я решил, что стреляют наши, и, опасаясь, что они зря пожгут патроны, которых у нас так маловато, послал связного с приказом стрелять прицельно, беречь боеприпасы.
Связной мигом скрылся за деревьями.
В это время докладывают!
— Товарищ командир! С поста сообщают: немцы на дороге разворачивают пушки.
Приказываю Базанову:
— Взять тридцать пять автоматчиков, захватить пушки!
Базанов мигом скрылся в лесу.
Бой разгорается. Доносятся крики «ура».
«Неужели Стехов повел людей в атаку, не предупредив меня?» — подумал я. Но вернулся посланный мной связной и доложил:
— Ваше приказание передано. Товарищ Стехов сообщил, что стрельба идет со стороны гитлеровцев, а наши стреляют мало. Он удивляется, что со стороны противника беспрерывно слышится русское «ура».
— Передать Стехову: людей в атаку не пускать. Справа от него — пушки, туда выслан Базанов. Пусть с ним свяжется.
Все же обстановка боя была неясной. Почему со стороны противника кричат «ура»? Неужели немцы послали вперед предателей? Ни я, ни оставшийся — со мной Лукин ничего понять не могли.
Наконец все прояснилось.
Командиром поддежурного взвода, который пошел со Стеховым, был Борис Крутиков. Применяясь к местности, прячась за деревьями и пнями, наши товарищи близко подобрались к противнику. Вдруг совершенно отчетливо Крутиков услышал:
— Ты что же, Борис, в своих стреляешь?
Кричал ему женский голос со стороны наступавших.
Крутиков присмотрелся и чуть не обмер. В «противнице» он узнал свою соученицу, с которой когда-то в киевской школе сидел за одной партой. Они бросились друг другу в объятия.
А рядом события развертывались так.
Приблизившись к дороге, где противник готовил к бою артиллерию, Базанов, чтобы нагнать на врага панику, громко скомандовал:
— Батальон! Первая рота — вправо, третья — влево, вторая — за мной!
Тут к нему подбегает незнакомый человек:
— Да наш батальон уже развернулся!
— Какой батальон?
— Второй батальон Ковпака!
Стрельба прекратилась, началось «братание»: на нас «наступали» ковпаковцы.
С Сергеем Трофимовичем Стеховым мы пошли к Ковпаку. И если первая наша встреча, в феврале, была очень теплой, очень дружеской, то эту встречу с Сидором Артемовичем мы в шутку назвали «горячей».
Ковпаковцы шли сейчас на Карпаты. Они были крепко вооружены, хорошо одеты и обуты. Неожиданность их появления в наших новых краях объяснялась тем, что двигались они быстро, последний их переход превышал пятьдесят километров. Ни наша разведка, ни тем паче местные жители не могли предупредить нас об их приближении. А за немцев их приняли потому, что конники-ковпаковцы почти сплошь были одеты в трофейное немецкое обмундирование.
Несколько дней простояли ковпаковцы неподалеку от нашего лагеря, и каждый день то Ковпак с Рудневым приходили к нам в гости, то мы ходили к ним.
— Покажите нам вашего «немца», — вспомнил о Кузнецове Сидор Артемович.
Назавтра Ковпак и Руднев были у нас, и я представил им только что возвратившегося из Ровно нашего «немца» — Николая Ивановича Кузнецова.
— О це дило — то дило, — говорил Ковпак, слушая рассказы Кузнецова о своей работе в самой гуще гитлеровцев.
За столом Сидора Артемовича удивила колбаса, которой мы угощали гостей. Тут и московская, и краковская, и чайная, тут и сосиски, и окорока.