Это было в Коканде

Никитин Николай Николаевич

–  В Омск, - ответил Чанышев.

–  В Омск? Нет, в Омск она не захочет, - сказал Мустафа.

«Господи, какой дурак! С бабой справиться не может, - опять подумал Чанышев.
– Да уж не трусит ли он сам?»

–  Три офицера едут к Колчаку. Я знаю их, - сказал Чанышев.
– Можно ли им поручить вашу жену? Этого не знаю. Ведь они кавалеристы!

Мустафа принял шутку, улыбнулся. Это говорило о том, что он сегодня размягчен, ослаб и потерял свою обычную важность и неприступность.

–  Прапорщик Ибрагимов, ротмистр Керимов и ротмистр Цагарели, - резким голосом сказал Чанышев.
– Три кавалериста! Три мушкетера! Во всяком случае, три лучше, чем один.

Мустафа постарался выдавить из себя даже смешок и пробормотал:

–  Вы думаете? Меньше риску?

–  Нет, риску больше!
– возразил Чанышев. Веселое настроение опять овладело им, он любил смех и шутки.
– Но меньше возможностей. Все трое отчаянные ловеласы. И невозможные ревнивцы. Восточный темперамент! сказал он и нарочно, будто намекая на что-то, стрельнул глазами в Мустафу. Мустафа покраснел. Это еще больше подзадорило Чанышева.
– Такие времена! продолжал он, посмеиваясь.
– Сегодня пан, а завтра пропал. Отпустите ее! Ведь вы не индийский раджа? Отпустите ее! Если вас ждет могила, зачем вашей супруге прыгать вслед за вами! Пусть наслаждается жизнью!

Мустафа хрустнул пальцами.

Вдруг они оба, и Мамедов и Чанышев, услыхали брань возле подъезда штаба, потом храп коней. Кто-то забегал по улице с фонарем. Мустафа насторожился. Его длинное шафранное лицо вытянулось еще больше. Чанышев вскочил, чтобы узнать о тревоге, но навстречу полковнику уже неслись ординарцы. Оттолкнув их рукой, вслед за ними в кабинет быстро вошел Иргаш. Ею ситцевый стеганый зимний халат был туго перетянут широким офицерским поясом. Иргаш неожиданно задержался на пороге, как птица, ослепленная светом.

Полковник помедлил с минуту, потом протянул руку и сам придвинул Иргашу кресло. Он догадался, что штаб уже оцеплен. Кругом дома на улице перекликались джигиты. Он слышал чужие голоса. Но Чанышев не растерялся. Сразу, одним усилием воли, он привел свои нервы в порядок. «Что будет - то будет!
– решил он.
– Надо показать Иргашу, что мне не страшно!» Он улыбнулся, представляя Иргаша Мамедову, и сказал:

–  Вы ведь как будто знакомы? Начальник милиции Коканда.

Иргаш взглянул на богача-миллионера безразличным взглядом, точно на пустую бутылку, и, не поздоровавшись, сел в кресло. Мамедов побледнел и поднялся: «Очевидно, этот внезапный ночной визит связан с какими-нибудь важными происшествиями, если не с самым худшим…» Бросив папиросу, он быстро пошел к двери.

–  Ты забыл перчатки, - хриплым голосом остановил его Иргаш.

Мустафа замер на какую-то долю секунды (так показалось Чанышеву). Нога Мамедова даже повисла в воздухе, но потом он опустил ее и двинулся дальше, как автомат, не оборачиваясь. Тогда Иргаш, издав короткое, будто звук пробки, пренебрежительное восклицание, кинул вслед Мустафе несколько слов, сказанных таким подчеркнутым лицемерным тоном, что лицемерие уже переходило в издевательство.

–  Я маленький человек, но мои люди привыкли подчиняться мне. Скажи им, что я пропускаю тебя!

Мамедов остановился. Схватившись за косяк двери, он не имел силы обернуться. «Смерть пришла!
– подумал он.
– На подъезде меня зарежут!» Его большое, сытое тело вдруг до краев наполнилось страхом. Он все-таки пошел вперед, но так медленно, как будто боялся пролить этот страх.

Иргаш покачал головой и, отставив от себя предложенный ему Чанышевым бокал, усмехнулся, показав черные, изъеденные креозотом зубы.

–  Нет врага для мужчины сильнее вина, - сказал он. Потом добавил так удачно, как будто он слыхал весь предыдущий разговор между Мамедовым и Чанышевым: - Но еще сильнее вина женщина. Она незаметна - лежит в объятиях.

Чанышев притворно улыбнулся, он не обратил внимания на слова Иргаша. Судьба Мустафы взволновала его. Он ждал крика. Он прислушивался. Когда кучер подал экипаж к подъезду, по мирному голосу кучера и спокойному топоту пары лошадей Чанышев решил, что все обошлось благополучно. Экипаж тронулся. Чанышев подумал: «Слава богу!.. Иргаш выпустил Мамедова. Очевидно, он приехал с другими намерениями».

Пренебрегая церемониями, Иргаш прямо приступил к делу:

–  Пошли в Ревком требование!
– сказал он, глядя на пол, на кончики своих грязных сапог.
– Если большевики не сдадут крепость, завтра в два часа дня я перережу всех кокандских армян и евреев… всех.
– Он помолчал секунду и потом продолжал тем же спокойным тоном: - И русских… Всех зарежу! А дома сожгу!

–  Это невозможно, - прошептал Чанышев, чувствуя замирание сердца.
– Я сам думаю о крепости. Я предпринимал всякие попытки. Но надо маневрировать. Надо хитростью. А так грубо… Невозможно…

–  Мне нужна крепость. Значит, возможно, - не повышая голоса, заметил Иргаш.

–  Послушайте… Вы сами не понимаете, что вы делаете, - сказал Чанышев, пробуя спорить, нажимая на Иргаша.
– Это ужасно… Это, это… Он пощелкал пальцами, подыскивая слова: - Это авантюра. Она приведет нас к гибели. Уверяю вас!

Иргаш нахмурился. «На что надеется этот старик в теплом сюртуке? подумал он.
– Я больше не стану терпеть ни хитрых мулл, ни жадных улемистов, ни трусов из правительства, ни офицеров, которые хотят, чтобы их упрашивали. Всех их я расстелю перед собой и пройду по ним. А сопротивляющихся прикончу».

–  Сообщи большевикам, чтобы они сдавались! Или я сделаю то, что обещал, - решительно сказал Иргаш и, встав с кресла, протянул руку Чанышеву. Неподвижная, властная рука Иргаша легла, точно гиря, в руку Чанышева. Чанышев поспешно потряс ее. Иргаш скрылся, так же как вошел, быстро и внезапно. Когда отряд джигитов исчез, полковник вышел в сад.

Стало тихо, как будто навсегда исчезли злые февральские вьюги. Подтаял тонкий вечерний снежок. Теплые, влажные облака грели землю. Чанышев шел по дорожкам, старательно обходя лужи. Внезапно он остановился, испугавшись черной тишины.

Он не был пугливым человеком. Если бы ему приказали, он обшарил бы весь этот огромный сад, не побоялся бы ни закоулков, ни внезапного нападения. Он прекрасно владел своими нервами. Но ведь сейчас не это требуется от него… Он только полковник, обыкновенный гарнизонный офицер, он никогда не желал большего. «В старой системе жизни я знал свои обязанности. А сейчас я - власть, - думал Чанышев.
– Я могу, я должен управлять. Но власть требует творчества, риска, исключительности. Я же воспитан в подчинении. Я жду, когда мне прикажут. Какая же я власть?»