Это было...
Шрифт:
– Что-то ты раскудахтался, Шварц. А ну-ка. Не мешай бабушке подметать. – петух, взлетев на ореховую изгородь, оскорблено посмотрел на свою хозяйку. Ох эти бабы! – Что-то воронье разбушевалось. Мяса столько не найдется для них… Или… они все же кровь учуяли?
Женщина внимательно посмотрела куда-то вдаль, и в ее темных глазах, которые унаследовала ее внучка, родилось великое сомнение, и могучие зеленые кроны качнулись, подтверждая родившийся страх в глазах хозяйки дома на лесной опушке.
– Неужели… Так скоро?
Кудахтнул было многозначительно петух, но разве его
– Это... Это просто удивительно!
– Да. – волк явно был доволен произведенным эффектом. Что и говорить, а он выбирал себе жилище со знанием дела. Хищник очень переживал, что его гостье не понравиться, однако судя по сверкавшему любопытству, смешанному с неприкрытым восторгом в ее глазах, его логово заслужило одобрение.
Развалившись над входом в свой дом, вожак новой стаи, которым он уже себя чувствовал, наслаждался забавной пляской пораженной до глубины девичьей души Агаты. Девушка просто не могла говорить, поэтому, забыв о даре речи, наслаждалась красотой природы, кружась в каком-то неведомом танце лесного духа. Здесь было очень красиво.
Логово ее друга. Это была глубокая впадина, которая вся забавно пузырилась кочками и ямками. Из-за этого деревья, чтобы не упасть ненароком, вынуждены были широко расставить свои корни, которые деловито топорщились, показывая изогнутые коленца из земли. Теперь для Агаты не было секретом, куда убегает вода из лесного озера. Здесь, в шаге от пещерки, где обитал ее друг, протекал ручеек. Маленький, но витиеватый, он журчал и переливался на солнце, позволяя наслаждаться музыкой леса. Тут росли те цветы, которые Волк принес ей. Какой же он все-таки забавный!
Агата оглянулась. За ней внимательно наблюдали, не скрывая странного удовольствия, золотившегося в глазах. Он не очень любил улыбаться, говорил, что он умеет только «скалиться», поэтому делал это глазами. Нет, он был все-таки очень забавным, смешным и в тоже время… уверенным в своих поступках волком.
Соскочив со своего постамента, хищник подошел к Агате. Спустя два шага он вновь принял человеческую форму и теперь пристально смотрел на нее, замечая, как проникавшее сквозь ветви деревьев солнце играет бликами на темных волосах девушки. Она улыбалась.
– Я рад, что ты сегодня здесь… одна. – юная дева неуверенно огляделась. Он так странно на нее смотрел, но Красной шапочке почему-то чувствовалось, что для него это много значит – показать ей свой дом, свое логово.
– Я тоже.
Агата внимательно посмотрела на него, почувствовав как алая краска заливает ее щеки. Она чего-то от него ждала, и он, глядя в ее бездонные глаза, понял, что должен кое-что сказать.
– Агата, знаешь… Мне кажется… – нет, он должен это сказать. – Ты моя... волч…
Раздался выстрел.
Еще один.
Волк оглянулся.
– Охотники?
– Оставайся здесь.
– Волк!
– Я вернусь. Оставайся здесь.
Перевоплотившись, хищник скрылся в зелени, оставляя Красную шапочку там, где она была в безопасности. Раздался еще один выстрел, завыл волк, и услышавшая в этом крике стон могучего леса, услышавшая человеческую злобу в рокоте ружей девушка... кинулась за ним вслед.
====== Свои, чужие или заблудившиеся тени ======
Выстрел, вой, а еще этот противный запах дыма, несущего смерть. Все запутанно, и в этой общей суете совершенно не ясно, где свои, а где чужие. Выстрел. В панике взмыло в небо воронье, оглушая лес пророчащим смерть карканьем. Раздался чей-то крик – человеческий крик полный ярости и злобы, а вслед за ним дикое остервенелое рычание, выдающее ненависть и жестокость зверя.
На небольшом клочке земли, куда относительно недавно пришли волки, смешались свет и тьма, жизнь и смерть, человек и волчья стая… Прикрытый темно-изумрудной листвой сейчас каждый из них сражался яро и самозабвенно за великий дар, полученный еще при рождении – за право жизни.
В шуме выстрелов и звериных рыков что-то противно шипело. Вокруг заготовленных стариком Вольфом головешек, обвязанных пропитанными спиртом тряпицами, клубился дым и полыхали неуверенные искры занимающегося огня. Седой охотник постарался на славу, заготовив для великой охоты не одну ловушку, способную сбить с толку опасного хищника. Сейчас Вольф ликовал, вкушая плоды своего успеха. В непроглядной белой завесе, в которой не возможно было что-либо разглядеть, а учуять и подавно, метались тени волков, натыкаясь на капканы или же охотников.
Раздавался вой… Волки? Или же нет? Что не так с этим воем? Свои? Чужие?
Подражая зверю словно заматерелый хищник, Хюберт выманивал противника из логова. Это был его особенный дар – подражать зверю. Дар, который когда-то давным давно заметил Вольф, и который теперь столь успешно применялся против зверя. И ведь порой какой-нибудь сбитый с толку волк неуверенно отвечал им, выбегая из укрытия на рожон туда, где для него уже была припасена порция пороха.
– А-у-у-у-у…
Волк? Человек?
– А-у-у-у-у…
Свои? Чужие?
Ничего не понятно. Все кружится в каком-то безумии.
Где-то в этой суматохе раздался жалобный писк. Маленькие темно-серые комочки – волчата, что появились на этот свет совсем недавно, жались к друг дружке, пытаясь понять, что происходит. Вылезли из логова. Беззащитные, незнакомые с суровостью жизни. Попытались призвать отца или мать, а может кого из стаи. Сзади что-то хрустнуло, но из дыма, к их несчастью, показалась двуногая фигура.
– Вольф! Я нашел помет этих чертей. – прокричала серая тень, и от крика тени маленьким щенятам стало не по себе. – Вот расплодилось, сатанинское отродье!
Один серый комок отпрянул было в сторону. Раздался выстрел, раздробивший землю перед самым носом у юного волка, и, отпрянув назад, тот испуганно прижался к братьям и сестрам.
– Промазал. Черт! – прошипел охотник, трясущимися от нетерпения руками перезаряжая ружье.
Вновь каркнула проклятая птица. Качнулись ветви куста, и, разозлившись на внезапный крик пернатой бестии, Ганс огляделся. В белом дыме, как ему показалось, что-то пошевелилось. Щенки притихли и теперь лишь смотрели испуганными черными как пуговки глазами на человека. Охотник прищурился. Повел дулом ружья, словно пытаясь отогнать от себя белую завесу, окружившую его плотным белым кольцом. Дым, казалось, лишь плотнее сгустился вкруг него, отчего чувства следопыта обострились. Покусывая ус, Ганс прислушивался к окружающему его миру, погрузившемуся в угнетающую тишину. Где-то в этом омуте неподалеку гремели ружья, да рычали волки, с которыми расправлялся Хюберт, Вольф и…