Это Фоме и мне
Шрифт:
Фоме почти даже весело лежать под капельницей каждое утро. То ему огурчик дадут, то морковку, то анекдот расскажут, то даже книжку вслух почитают. Фома обычно утром не торопится вернуться в бокс и одиночество.
Так и сегодня - Галина Петровна ставит капельницу, и вот уже чужеродные элементы лекарства скользят внутри вен, выискивая, как кажется Фоме, вредителей его организма и борясь с ними. Или сами там бегают от инфекции - результаты их деятельности уже покажут анализы. Фома лежит в одиночестве, (Галину Петровну куда-то вызвали) чувствует, как его вены наполняются холодом и медицинским покоем, и представляет, как целебные молекулы борются в крови с бандитски настроенным мусором его болезни. В тишине и умиротворении Фома закрывает глаза, и через некоторое
Но мечты Фомы прерываются громким топотом и звоном стеклянных процедурных шкафов.
– Ну-ка, птичка, открывай глаза! Смотри, кого я тебе привела!
Фома, чуть не намотав себе на руку капельницу вместе со штативом, вскочил, ему вдруг померещилось, что сюда впустили Вику.
– Куда! Куда из капельницы рвёшься!
– Галина Петровна готова была отхлестать Фому по его круглой физиономии - он погнул иголку в своей руке, своротил капельницу, и Галине Петровне пришлось ставить новую.
На пороге топтался парнишка небольшого роста с полуинтеллигентным лицом, одетый в белый халат и легкомысленный беретик.
– Видишь, Сергуня, как он тебе обрадовался.
– говорила Галина Петровна, отходя к окну.
– Поздоровайтесь.
Фома протянул свободную руку Сергуне, тот пожал её и сказал: "Сергей". Фома назвал своё имя и решил, что перед ним новый пациент.
– Вот, - сказала Галина Петровна, - это наш медицинский работник. Будет работать с вами на первом этаже, так что будь добр...
– Так я ж, вроде, пока один на первом этаже..
– уточнил Фома.
– Ну вот с тобой он и будет работать.
– Чего делать?
– Фома несколько насторожился.
– Сергуня проходит альтернативную военной службу, да, Сергуня?
– Фоме показалось, что Галина Петровна разговаривает с Сергуней, как с дурачком.
– Да..
– Вот он её и проходит, не военную, а медицинскую. Столько же лет, как и в армии.
– Пацифист, что ли?
– Фома даже приподнялся на локте.
– Хиппи-дриппи?
– Нет, он был студент.
– ответила за Сергуню Галина Петровна.
– Ну, Сергуня, иди, помоги на кухне.
Когда Сергуня удалился, подзапутавшись в длинном халате, Фома удивлённо посмотрел на Галину Петровну и спросил:
– Он чего?
– Он сын главного врача терапевтического отделения.
– ответила заговорщицки Галина Петровна.
– Ну зачем ему в армию?
– Ясно... А мне он зачем, ординарцем, что ли?
– Ну... Пусть работает. Не обижай его, ладно?
– прямо-таки попросила Галина Петровна.
– у нас ни санитарок, ни сестёр не хватает. И он тоже будет, будет помогать...
– Одним словом, медбрат.
– решил Фома.
– Ясно. Теперь он мне будет обед носить?
– Он.
– Галина Петровна сказала так ласково, как будто блином с вареньем одарила.
... И Сергуня стал носить Фоме больничную еду, сообщения и гостинцы, в изобилии передаваемые родителями, родственниками и друзьями, которые сами стояли под окном и общались с Фомой через стекло.
Сергуня был тихим, постоянно путался в халате, даже в коротком, форменный медицинский берет, пилотка и даже шапочка так и съезжали с его головы. Жить Сергуне, который находился как бы в армии, приходилось не дома, а в отведённом ему месте при больнице. Так имитировали ему военно-полевые условия. Несколько раз Сергуня попробовал пожаловаться Фоме на то, что он хочет домой, но всё самостоятельно понял - и Фоме даже не пришлось его ставить на путь истинный. Иногда Сергуня подолгу сидел в палате Фомы, когда тот предавался послеобеденному лежанию. Фома дремал, делая вид, что не спит, а Сергуня рассказывал последние новости из жизни больницы, сообщал, что будет сегодня на полдник и ужин, и как это всё обычно готовят. Он носил Фоме сигареты, и Фома курил с ним в ванной. Сергуня очень хотел бы услышать от Фомы рассказы из опыта его личной жизни, его мнение о кино и музыке. Но Фома не говорил особенного ничего, лишь шутил шутки, которые Сергуня изо всех сил старался запомнить, а затем блеснуть ими где-нибудь при первой возможности. Сергуня уходил всегда заинтригованный, проникаясь к Фоме завистью и уважением одновременно.
...На девятый день пребывания Фомы в больнице имени Красного Креста в одном из боксов первого этажа началось вдруг серьёзное оживление. Туда явно кого-то помещали болеть, и Фома не мог оставить этот факт без внимания. Его верный посланец Сергуня принёс весть, что в третий бокс кладут сразу двух больных, и того, и другого с подозрением на дизентерию.
– Ну что, дристуны, как здоровье?
– когда новеньким тщательно промыли внутренности и отправили их, отныне пациентов, лежать по кроватям, спросил Фома, неожиданно появляясь в дверях их палаты.
– Лежите?
– Лежим, - сказал один из них, тот, чья кровать была дальше от Фомы.
– Где ж это вы подцепили?
– поинтересовался Фома и присмотрелся к больным повнимательнее.
– О, вы что, братья?
– Нет, - явно обиделся один больной, - мы даже и не похожи.
– Ха, не похожи! Да не то слово, как похожи!
– Фома поддёрнул свой необъятный халат и уселся в ногах ближайшего к нему дизентерийного.
Несмотря на протесты, больные действительно были похожи друг на друга. И не только тем, что одному на вид было лет восемнадцать, а другому чуть поменьше. Тот, что помладше, был просто рыжий, а что постарше - не то что рыжий, а рыжий с переходом в зелёный, просто в плесневый. Фома решил, что так болезнь их сплотила, и не стал акцентировать на этом факте внимания. Его новые соседи бодрились, старались говорить громко и мужественно, но Фома пожелал им ни в чём себе не отказывать и обдумать мысль о раздельном питании, после чего удалился в свой в бокс.
Итак, теперь у Фомы были соседи - больные Мхов и Лишайников, ранее незнакомые друг с другом. Их фамилии Фома прочитал на табличках возле кроватей, такие таблички любила изготавливать на досуге Галина Петровна. Фома узнал её почерк. Но особого интереса Мхов и Лишайников у Фомы не вызывали, он даже немного расстроился. Сергуня весь вечер приглядывался к ним и приставал с расспросами, после чего доложил всё Фоме. Дети.
Когда стемнело и почти наступила ночь, Фому разбудил стук пистолета в окно - это приехал его навестить наряд милиции. Друзья Фомы стояли себе по ту сторону свободы, оставив свой милицейский "бобик" у въезда в больничный комплекс, стояли и всячески обсмеивали Фому, помахивали банками пива и чипсами, предлагали забрать Фому из больницы именем закона или же в крайнем случае взять какую-нибудь санитарку в заложники, с последующим обменом на Фому. Они были так бодры и активны, так громко смеялись и ругались матом, что Фоме пришлось прочитать им лекцию об уважительном отношении к медперсоналу, о гигиене умственного и физического труда и о правильности выбора профессии, после чего друзья спрятали пиво, притихли, поинтересовались у Фомы, не надо ли в следующий раз чего привезти, с кем поговорить и тому подобное - и скоро тихо удалились в ночь. Лишь где-то далеко мяукала долго милицейская сирена - так они приветствовали своего больного друга.
ОГОНЬ + ВОДА = МЕДНЫЕ ТРУБЫ
Был у Вики сосед - дедок, который знал всё на свете, очень любознательный. Он-то и сообщил ей то, что решило бы все проблемы и её, и Фомы.
– Такую болезнь, уж ты меня, миленькая, слушай, - говорил он, зазвав Вику в недра своей квартиры, - лечить надо один раз. Простым средством - а проходит на всю жизнь и больше уже никогда не привязывается. И печёнка здоровая, хоть водку, милая, вёдрами глуши...
Секрет его лечения был простой и предельно народный - нужно было проглотить вошь обыкновенную. Проглотить, понятное дело, не Вике, а тому, кто болеет.