Это лишь игра - 2
Шрифт:
— А как же… — растерянно бормочет бабушка. — Это же губернатор наш бывший? Все же писали… я к нему сама ходила на прием… благодарила…
— Да бывший губернатор — просто друг отца Германа. Вот он через него всё и устроил… — Меня немного раздражает, что бабушку интересуют эти детали, а не самое главное. Не Герман.
— Надо же… — качает головой бабушка. — Кто бы мог подумать! И ведь мне ничего не сказал… этот Герман… выспросил всё, извинился и ушел… Не понимаю его… — Минуту-другую она молчит, словно вспоминает или обдумывает что-то, а потом осторожно спрашивает: — Леночка, а, может,
— Не знаю… Бабушка, скажи, только честно, ты бы сама как поступила? Бросила бы Антона, зная, что он — калека из-за тебя? Разве это не подлость была бы?
Бабушка отвечает не сразу. Я вижу, что ей хочется убедить меня или утешить, но совесть не позволяет соврать. Обреченно вздохнув, она кивает:
— Да, ты права… я бы не смогла его бросить…
— Вот видишь! — снова всхлипываю я горестно, как будто слова бабушки могли что-то изменить.
— Ну, может, как-нибудь само все решится… — неуверенно произносит бабушка.
Я качаю головой.
— Нет, ничего уже не решится… всё кончено, всё… Бабушка, видела бы ты Германа! Видела бы, какое у него было лицо! Я его будто ударила… ножом… в спину… а он не ожидал… я его будто убила… — вспоминаю его помертвевший взгляд и опять заливаюсь слезами, а внутри всё болезненно сжимается.
— Герман — сильный, он справится…
Он-то, может, и справится, а я?
Вечером звонит мама Антона. Спрашивает, как я доехала, ненавязчиво укоряет за то, что не позвонила, не сообщила, а они волновались.
— Извините, Вера Алексеевна, я… забыла, — глухо говорю я.
— Ну, главное, все хорошо, а то и мы, и Антоша нервничали… Может, позвонишь ему? А то он сам не свой, как ты уехала. Или лучше он тебя наберет?
Я молчу, а она ждет. Пауза затягивается и становится уже неприлично долгой. В конце концов через силу отвечаю:
— Я сама позвоню, но позже. Просто… я сейчас занята.
— Да, да, конечно, я Антоше передам. Прости, что побеспокоила. Доброй ночи, Леночка. Бабушке привет и мои наилучшие пожелания.
После ее звонка чувствую себя последней дрянью. Но сейчас я никак не могу поговорить с Антоном. Не могу притворяться, подбирать слова, тон и откровенно врать. Не могу и не хочу.
Весь вечер я слоняюсь как неприкаянная. Из рук все валится, думать ни о чем не могу. И когда снова звонит телефон — вздрагиваю и напрягаюсь: неужели опять Вера Алексеевна или, что еще хуже, сам Антон? Но, к счастью, это всего лишь Юлька Орлова.
— Привет! Ты дома? Вырвалась из плена? — хохочет она. А мне не до шуток, но и спорить с ней сил нет, поэтому просто молча слушаю ее жизнерадостный щебет. — Я тоже уволилась. Надоело! Не могу уже смотреть на эти сытые-пьяные рожи, заискивать и улыбаться.
— Тебе же нравилось там работать, — вяло вставляю я, лишь бы что-нибудь сказать.
— Ну, нравилось, но надоело, аж тошно.
— Ты другое место нашла?
— Нет. А, возможно, и не придется… посмотрим еще… Ты же помнишь Славика?
— Нет, — честно отвечаю я. Как тут все имена упомнить? Юлька постоянно мне рассказывает про каких-то
— Ну ты чего? Я же тебе не так давно про него рассказывала! Славик! Леонтьев! Сын губернатора. Ну!
И сердце рефлекторно дергается. Опять этот губернатор. Просто насмешка судьбы какая-то. Или, скорее, издевка.
— Он с компанией в нашем ресторане регулярно зависал почти все лето. Мы там и познакомились с ним. Он к нам зачастил, иногда вообще один приходил. И всегда за мой столик. Мог заказать какую-нибудь фигню, но чай всегда оставлял вообще шикарный. Потом стал конкретно подкатывать. Звонил постоянно, мемчики в телеге слал. Предлагал то забрать с работы, то куда-нибудь с ним поехать. Я такая: да, да, круто, давай. А в последний момент сливалась. Нет, один раз я с ним в рестик сходила, не в наш, но тоже в пафосный… в Седьмое небо. По этому случаю, кстати, такое офигенное платье прикупила. Правда, на его же чаевые… — смеется Юлька. — Не платье, а чистый секс. Спина голая, разрез на бедре, короче, всё на грани. Он меня как увидел, так с пол-оборота завелся, чуть глазами не сожрал. Да там и другие мужики сидели пялились, слюни пускали. А я чуть-чуть посидела и свинтила. Типа, прости-извини, дела срочные возникли, сама в расстройстве. Лен, ты меня слушаешь?
— Да, да, — отзываюсь я.
— Этот Славик такой офигенный! — мечтательно произносит Юлька. — Красавчик, хоть и блондин. При бабках, само собой. А какие манеры! И стул пододвинет, и дверь тебе откроет… короче, джентльмен.
— Если он такой офигенный, зачем ушла?
— Ну как ты не понимаешь? — удивляется Юлька. — Чтобы его раззадорить. Распалить охотничий инстинкт, так сказать. Потому и мариновала. Ждала, когда моя золотая рыбка поглубже заглотит наживку.
— А если бы твоя рыбка сорвалась с крючка? Если бы ему просто надоело?
— Сразу видно, что ты, Ленка, совсем в людях не разбираешься, — авторитетно заявляет Юлька. — Такие, как он, не сдаются. Он ведь мажор. Привык получать все, что хочет. И отказы он не признает. Отказ для него — как вызов.
— И долго еще ты его мариновать собираешься? — без всякого интереса спрашиваю я.
На самом деле я искренне желаю Юльке счастья. Пусть у нее все сложится. Она давно мечтала найти себе принца и вырваться из нищеты. Просто сейчас все мысли о Германе.
— Да, думаю, хватит с него. Готов уже. Он меня даже с друзьями своими хочет познакомить, прикинь! А это означает серьезные намерения. Серьезнее — только знакомство с родителями. Еще он сказал, что такая, как я, не должна работать в ресторанах… то есть вообще не должна работать, понимаешь? Типа слишком красивая для этого, — смеется Юлька.
— Вот почему ты решила уволиться.
— Ну и поэтому тоже.
Юлька еще минут двадцать расписывает достоинства этого Славика, а я поражаюсь одному: до чего тесен мир. Надо же было Юльке умудриться встретить именно его, сына Леонтьева, брата той самой Вики…
Задумавшись, я теряю нить разговора. А Юлька, между тем, говорит:
— Ну ты сама скоро убедишься в том, какой он классный.
— В смысле? — не понимаю я.
— Ну, здравствуйте! Я же говорю — приглашу его на свой день рождения. Ты меня вообще слушала, Третьякова?