Это лишь игра
Шрифт:
– Чернышов? – повторяет Лидия Романовна. – Ну? Что молчишь?
Петькины пальцы беспокойно гуляют по столешнице, натыкаются на ручку и начинают ее крутить, вертеть, гнуть, пока не переламывают пополам.
– Долго ты молчать собираешься? – начинает раздражаться директриса. – Я задала тебе простой вопрос. Ты что, язык проглотил?
Петька не произносит ни звука. И все в классе, застыв, следят за ним. Горр тоже. Только если все смотрят на Петьку с выражением: давай же, Черный, скажи, как договаривались, ну! То для Горра всё это какой-то
Он ловит мой взгляд, но на этот раз я сразу же отворачиваюсь. Нехорошо так говорить, но, кажется, я его ненавижу. Всегда к нему относилась неважно, а сейчас внутри аж печет.
Почему директриса на него не наседала? Он ведь не сказал ни да, ни нет. Да потому что директриса знает, что на него вот так, как на Петьку, не надавишь. Горр никогда не станет говорить или делать то, чего не хочет сам. Она это почувствовала и отступила, чтобы не ронять свой директорский авторитет. Зато в Петьку вцепилась как клещами. Лучше бы оставила его в покое. Но она продолжает:
– Чернышов, ты вчера был на уроке физкультуры?
Помешкав, он кивает.
– Отлично, – она скрещивает руки на груди. – Тогда скажи мне, как всё было? Денис Викторович вел себя как-то неподобающе?
Молчание. Поднимаю глаза на Петьку. Он будто в каменного истукана превратился.
– Он оскорблял твоего одноклассника? Применял насилие?
Петька только крепче стискивает челюсти.
– Что ж, – зло прищуривается на него Лидия Романовна. – Значит, Олесе Владимировне показалось?
– Да, конечно, показалось, – отвечает кто-то за него из класса.
– Я спрашиваю Чернышова, – отрезает директриса, не сводя с Петьки въедливого взгляда. – И, значит, Лена Третьякова врет?
Петька вздрагивает. Лицо его страдальчески искажается. Сморгнув, он бросает растерянный, даже какой-то испуганный взгляд на меня.
– Чернышов, так да или нет? Третьякова врет? – почуяв внезапную слабину, продолжает давить на него директриса. Даже не давить, а бить ниже пояса. – Молчишь, значит, соглашаешься. Так?
– Нет, – вдруг выпаливает Петька.
– Что нет? Лена врет?
– Нет! Не врет! – почти выкрикивает он зло и падает на место. Не садится, а буквально валится на стул, как подкошенный. Дышит тяжело, часто, шумно. Сжимает и разжимает кулаки. Но к лицу возвращаются краски.
Бедный глупый Петька. Считает теперь, наверное, себя предателем…
Но для меня он в эту минуту почти герой. Я трогаю его за локоть, хочу как-то поддержать его, поблагодарить, но он раздраженно дергает рукой. Злится. Ну и ладно. Пусть успокоится.
Зато остальные нас сейчас ненавидят, я прямо физически это ощущаю. Если бы люди умели убивать взглядом, то от меня бы осталась только горстка пепла.
Слышу за спиной шипение:
– Крыса и каблук…
Директриса продолжает распинаться, что этот инцидент – ЧП. Что Денису Викторовичу, раз такое дело, просто не место в школе. А потом переключается на нас.
– А вы, наверное, считаете себя молодцами, да? –
– В чем подлость? – негодует Михайловская. – Денис Викторович – самый лучший учитель. Мы его уважаем и ценим. И не хотим, чтобы его увольняли. Подумаешь, попал мячом в…
Она осекается, но тут же возмущенно продолжает:
– Что тут такого?
– Даже так? – багровеет директриса. – Значит, для вас жестокость по отношению к вашему однокласснику – это «что тут такого»? Вы только посмотрите, какая незамутненность! Это уже не просто круговая порука, где вы нагло врете, глядя в глаза мне, директору, а какое-то извращенное восприятие реальности. Пожалуй, мне стоит очень серьезно поговорить с вашими родителями. Так что в ближайшие дни… я сообщу позже, когда точно, мы созовем родительское собрание. И только попробуйте мне выкинуть еще какой-нибудь фортель.
Лидия Романовна с решительным видом покидает кабинет. А новая англичанка остается, и мне почему-то кажется, что осталась она, чтобы на нас с Петькой тут же не накинулись все скопом. Она даже становится ближе к нашему ряду.
Только всем на нее плевать. Как и на историка. Точнее, про него просто вообще забыли – он ушел в конец кабинета, когда заявилась директриса, и там так и сидит за задней партой, проверяя тетради.
Михайловская, не стесняясь, окликает меня вслух:
– Эй, Третьякова! Помнишь, о чем мы говорили? Не забыла? Вот и хорошо. Жди.
Девчонки многозначительно переглядываются.
Гаврилов, проходя мимо нашей парты, смахивает рукой мою сумку, в которую я как раз складывала тетрадь и учебник. Сумка падает на пол, и из нее всё вываливается.
Петька тут же вскакивает, хватает его за шкирку:
– Че творишь, баран? А ну подними!
Гаврилов оборачивается:
– Да пошел ты!
Петька его тянет на себя. Он гораздо крупнее Гаврилова, выше ростом и шире в плечах. Тот упирается, пытается вырваться, но тщетно. Петька перехватывает его по-другому, поудобнее, и дергает его вниз, к полу.
– Поднял, я сказал! – ревет он. Петька в гневе страшен. Он как будто свою злость изливает на первого попавшегося – на Гаврилова.
Гаврилов приседает и начинает собирать всё, что просыпалось, обратно мне в сумку. Остальные почему-то наблюдают эту сцену молча. То есть переговариваются между собой, это точно, но тихо. И даже подходят ближе. Но открыто пока никто не вмешивается.
Собрав всё, Гаврилов бросает на нас взгляд снизу вверх и ухмыляется. Потом поднимается с корточек вместе с моей сумкой и вроде как медленно протягивает её мне, а потом вдруг резко наклоняется и смачно плюет внутрь. Тут же швыряет сумку в Петьку и сразу отскакивает. А затем выбегает из класса.