Это любовь, Майор!
Шрифт:
Дети и мама, едва успев сойти с трапа самолёта и увидев его одного, первым делом спросили о Кате.
– Сынок, ты почему один? – обнимая его и одновременно оглядываясь по сторонам, поинтересовалась мама. – У Катюши экзамены или она ждёт нас дома?
О том, что сейчас у Катюши происходило он не имел никакого понятия, так как не видел и не слышал её уже без малого целую неделю, которая, несмотря на все старания, не обошлась без едва ли не круглосуточных мыслей о ней. И эти дни и ночи были самыми длинными в его жизни. Казалось, Барби из его головы даже покурить не выходила. И неважно, что она, в принципе, за этим делом никогда замечена не была. Паскудной ситуация от этого меньше всё равно не становилось. Самое главное, что он совершенно не понимал, во-первых, из-за чего его так плющит, во-вторых, как долго это будет продолжаться, а в-третьих, что с этим делать. Ну, подумаешь, послал девчонку играть в чувства к нему на расстоянии. Правильно же
– Да, пап, где она?
– Мы думали, вы вместе приедете нас встречать.
Вторили бабушке дети, уже получив свою порцию крепких отцовских объятий. Загорелые и сияющие во все тридцать два зуба они крутились на месте и высматривали Трофимову, будто она спряталась от них за ближайшим углом.
– Лягушата, не стоим, – уклонился он от ответа, забрав у мамы дорожную сумку. – Давайте продвигаться к выходу.
Родные без лишних вопросов послушались и через десять минут их машина уже двигалась по трассе в сторону города. Двойняшки, соскучившись по снегу, во все глаза любовались сугробами по обе стороны от дороги и наперебой рассказывали о том, как на курорте встречали Новый год. Елена Михайловна, уставшая из-за перелёта, успевала только кивать на бесконечные: "Правда же, бабуль?", "Скажи же, ба!" и "Баб, ты же помнишь?". В итоге путь до дома каким-то образом обошёлся без вопросов о Барби, но Соловьёв был реалистом и прекрасно понимал, что долго ему так везти не будет. Что и подтвердилось, стоило им переступить порог квартиры и увидеть одиноко сидящего Зефира в прихожей.
– А где всё-таки Катя, пап? – не заметив на тумбочке Катину сумку, которую та всегда бросала туда, когда приходила к ним в гости, спросила дочка, раздеваясь. – Позже приедет?
– Нет.
– В смысле?
– В прямом, Васёна.
Двойняшки недоумённо переглянулись и Коля задал вопрос, мягкий ответ на который Соловьёв так и не смог придумать:
– А почему она не придёт, пап?
Александр повесил верхнюю одежду детей в шкаф и протянул руки к маме, которая, судя по посуровевшему взгляду, уже начала догадываться о происходящем.
– Мам, давай куртку.
– Я и сама вполне могу её убрать, сынок, – покачала головой Елена Михайловна. – Лучше ответь ребёнку на его вопрос.
Ещё пару месяцев назад, когда эта заварушка с игрой в любовь только начиналась, он знал, что рано или поздно наступит момент, в котором ему придётся сказать семье о том, что его фальшивая девушка перестала ею быть и стала бывшей фальшивой девушкой. С одной стороны Александр был не обязан отчитываться и посвящать кого бы то ни было в подробности своей личной жизни, а с другой Трофимова так прочно засела в сердцах членов его семьи, что не объяснится перед ними было невозможно. Ведь он сам ввязался в эту игру, сам впустил Барби настолько далеко и сам позволил родным к ней так сильно привязаться, так что ему самому теперь это и расхлёбывать.
Оглядев детей, терпеливо ожидающих ответ, и посмотрев на родительницу, которая с каждой секундой его молчания, убеждалась в своих догадках всё сильнее и мрачнела лицом, мужчина беспрекословным тоном, чеканя каждый слог, произнёс:
– Мы с Катей расстались по обоюдному согласию, поэтому теперь она не будет появляться у нас дома.
Елена Михайловна тяжело вздохнула и удручённо покачала головой, а дети шокировано округлили почти одинаковые глаза и на некоторое время потеряли дар речи, что означало крайнюю степень их изумления. Такой картины он не наблюдал даже тогда, когда они с Ирой признались, что хотят развестись. Сын с дочкой хотя и не прыгали от радости, услышав данную новость, но и особо удивлёнными не выглядели, так как были в курсе их ссор и натянувшихся отношений. С Катей они у него этого не видели и совершенно не ожидали, что, вернувшись из отпуска, узнают о их расставании.
– Пап, ты серьёзно? – осторожно спросила дочка, не в силах поверить в услышанное.
– Да, Вася, серьёзно.
Она растеряно заправила волосы за уши и Александр не мог не зацепиться взглядом за серёжки, подаренные всё той же вездесущей Трофимовой на Новый год. Василиса не была особой любительницей украшений и предпочитала в качестве подарков получать книги, но Барби зашла с козырей и подарила дочке, помимо подарочного издания серии книг её любимого автора, ещё и серебряные дизайнерские серёжки, которые были созданы по описанию из тех самых книг и которые, согласно сюжету, носила главная героиня. Когда Вася их увидела, то её восторгу и радости не было предела. Теперь же она смотрела на него так, будто он хотел эти серёжки у неё отобрать.
– Почему?
–
– Нет, папа, скажи нормальную причину! – перебила его дочь, упрямо поджав губы.
– Я её уже сказал, – тщательно контролируя тон и громкость голоса, пока ещё спокойно произнёс Саша, чувствуя, как раздражение начинает потихоньку поднимать голову.
– Это не причина, а какая-то дурацкая отговорка, рассчитанная на то, что мы, маленькие и глупенькие, её с лёгкостью схаваем и будем жить дальше, как ни в чём не бывало!
– Вася, – предупреждающе позвала внучку Елена Михайловна, ощущая, как тяжелеет обстановка в доме, и замечая его и без того взвинченное состояние.
– Что "Вася"?! Может, уже хватит затыкать мне рот по поводу и без?! – горячо возразила Василиса. – Пусть, по вашему мнению, я ещё ребёнок, но это не отменяет того факта, что я тоже человек и имею право высказаться! И точно также я имею право знать, что происходит в нашей семье! И Коля тоже имеет на это полное право!
– В нашей семье, – отчётливо выделил Соловьёв, смотря исключительно на дочку и взглядом давая понять, что лучше бы ей быть аккуратнее на поворотах. – Всё нормально, Вася. Остальное в рамки нашей семьи уже не вписывается и касается исключительно только меня и Кати.
Девочка уже было открыла рот, чтобы снова от души высказаться, как брат положил руку на её плечо, останавливая, и, хмуро взглянув на отца, спросил:
– А Катя разве не входит в нашу семью, пап?
Этого вопроса мужчина не ожидал услышать не только из-за его смысловой составляющей, но и из-за того, что Коля обычно предпочитал не участвовать в семейных спорах, зачастую занимая его сторону, чем неоднократно выводил из себя Василису. Сегодня же дети по всей видимости были друг с другом полностью согласны и придерживались одного мнения. С одной стороны их единство не могло его, как отца, не радовать, а с другой не могло не напрягать, потому что чувствовал себя Александр при этом так, словно совершил что-то ужасное, хотя на самом деле всё было с точностью наоборот. Но не объяснять же детям, что у них с Барби была лишь видимость серьёзных отношений, а на самом деле их связывал только секс? Не признаваться же им в том, что на протяжении всего времени они видели лишь ложь и были невольными её участниками? Какой из него тогда отец будет? Он и так осознавал, что не совсем справляется с этой ролью, обманывая родных ради своей выгоды и ставя на кон их спокойствие и мирное течение жизни. Понимал, что нормальные родители подобного бы никогда не допустили. Та же Ира, к примеру, если узнает о происходящем, как минимум, хорошенько его за это взгреет и, как максимум, заберёт детей. Но сыпать голову пеплом и сокрушаться Майор не собирался. Какой в этом смысл, когда уже дров наломано немало? Теперь оставался только один путь – выбираться из вранья, возвращать прошлый, нормальный уклад жизни и делать всё, чтобы двойняшки не узнали о том, какой у них неидеальный отец.
– Сынок, тебе прекрасно известно кто и на каком основании является членом нашей семьи.
У Трофимовой это основание было фальшивым и, как бы не казалось иначе со стороны, не имело абсолютно никакой юридической силы. А, как известно, без бумажки ты – букашка. Письменное признание в любви в двух экземплярах не в счёт.
– Катя наш друг, папа, – Николай нахмурился ещё сильнее, напомнив этим своего деда, в честь которого и был назван.
И это было ещё один вопрос, который Соловьёву предстояло решить максимально аккуратно. Запретить детям общаться с Катей он, несмотря на существующие риски, не мог, так как это могло их от него отдалить и пошатнуть и так шаткое равновесие. Но в то же время рисков было столько, что впору было заняться поиском чудо-средства по стиранию Трофимовой из своей памяти и памяти сына с дочкой. Катя могла сорвать злость на него на них, могла наговорить им глупостей, могла рассказать правду, могла… Да что угодно могла! Правда, представить это было трудно, потому что Барби начала общаться с двойняшками ещё до их игры в любовь и прекрасно понимала как нужно вести себя в их компании. Помимо этого, она их любила. Действительно любила, но… Но кто знает, как девчонка может повести себя в такой ситуации. Вдруг сгоряча переступит черту дозволенного? Вдруг через них попытается сделать ему больно, как он ей? Вдруг окажет то самое плохое влияние? Вдруг, вообще, откажется с ними видеться, наплевав на их дружбу из-за расставания с ним? И получалось, что он оказывался в тупике, потому что и отношения с ней могли привести к не очень хорошим последствиям, и расставание. Оставлять это просто так и позволять Барби загонять себя в угол мужчина был не намерен, но и другого выхода, кроме как не мешать детям с ней общаться и в то же время держать руку на пульсе, он не видел. Как только станет ясно, что какой-либо риск со стороны дочери шефа всё же есть, то и его реакция на него не заставит себя долго ждать. А после, Катенька, беги так быстро, как только можешь, потому что от последствий за причинение вреда двойняшкам тебя даже твой папа не спасёт.