Это моя земля!
Шрифт:
Да, те, кто в девяносто втором – девяносто третьем учинили русским развеселую резню, – они, скорее всего, и среднюю школу закончили только на бумаге. Ваххабиты подсуетились, вербовщиков да пропагандистов заслали… Это ж какой для них «питательный бульон» был: ума нет, а вот здоровья и жадности до денег и власти – вагон. Из таких как раз самые отмороженные и злобные «воины Аллаха» и выходят. В России в тот момент и своих проблем хватало, поэтому никто толком и не знал, что гражданская война в Таджикистане аж до девяносто седьмого года продолжалась… А теперь те самые «вовчики», с наслаждением рушившие в своей стране все, до чего их корявые лапки дотянулись, ломанулись в гости к «русским оккупантам». А «оккупанты», в беспечной глупости своей, оказывается, уже и не помнят, как и кто
– Блин, Борь: может, ты и прав, но вот хоть режь меня – не ждал я от них подляны. Они ж к нам едва ли не самыми первыми за помощью примчались. Целыми бригадами прибегали. Помогали потом: и забор укреплять, и новые ограждения ставить, и прочее по строительным делам… И оружие получили едва ли не первыми. И вели себя примерно. И вкалывали так, что Стаханов от зависти бы помер…
– Угу, вот вы и расслабились. Причем, ладно – ты, но вот как Николаич мог забыть? Он ведь в тех краях бывал, в восемьдесят девятом, как раз когда вся заваруха только начиналась…
– Просто забыл, наверное. Сколько после того Душанбе лет прошло и сколько всякого случилось? И двух чеченских кампаний, чтоб любые более ранние воспоминания замазать – за глаза. А Грушин же вообще ни одной командировки не пропустил. Вот и затерлось все, видать, в памяти. «Все смешалось в доме Облонских»…
– Угу: «Все обломалось в доме Смешанских». Кстати, а на кой эти ваши «джамшуты» вообще все это затеяли? Чего им спокойно не жилось? На что они рассчитывали?
– Мы тут пленных… кхм… допросили…
– Леш, заканчивай уже, я сам в разведке кое у кого в подчинении служил. Со мной политесов можно не разводить.
– Короче, старшего среди живых не оказалось, но тех, что взяли, выпотрошили мы, как ту скумбрию. По их словам, еще вечером откуда-то снаружи должна была прийти им на подмогу и тихо сидеть в засаде до начала «концерта» какая-то крупная банда «братьев по вере». Планировалось все, оказывается, давно, с первых дней. Сначала они связь по мобильному держали, но когда сеть начала отказывать, просто установили дату и время. Таджики должны были блокировать штаб и казармы и попытаться взять штурмом склад РАВ, а когда все бойцы с периметра отвлекутся на происходящее внутри – снаружи им в спины ударили бы пришлые. Если бы они добрались до гранатометов на складе – все могло и получиться. Мы ведь их окончательно только броней и задавили, против БТР их карабины вообще не плясали. А вот попади им в руки РПГ… Бэтр кумулятив не держит, сам знаешь. А развернуться на территории базы негде. И пожгли бы наши «коробки», как майкопцев в Грозном. Да вот нескладуха: снаружи никто не пришел, а дядя Коля на складе встал нерушимой стеной. Такую бойню там учинил – привычных людей от одного вида тошнило.
У меня в голове будто рубильник щелкнул. Крупная банда «братьев» снаружи… И боевики, что в Осинники заехали чисто по пути на какую-то «большую разборку»… Вот и сложилась картинка! Надо же, как мир тесен. Не устрой мы засаду в Осинниках – могло и софринцам не поздоровиться. Но вышло что вышло; тоже погано, если уж честно, но могло быть и хуже. Банда, дорвавшаяся до армейских арсеналов и бронетехники, – это уже полный гаплык. В Чечне проходили, знаем.
– Сам-то он, кстати, как?
– Да вроде нормально. Ранен, и как раз тут и лежит, – Раченков кивает в сторону здания медицинской роты, мимо которого мы сейчас идем, – но не сказать чтоб уж очень серьезно. Только крови многовато потерял – сразу жгут наложить не смог, некогда было.
Медроте досталось не так сильно, как штабу, но и тут видны пулевые отметины на стенах, несколько окон двухэтажного корпуса лишились стекол и затянуты теперь изнутри зелеными армейскими плащ-палатками.
– А эти абреки, с которыми Николаич полаялся, они как?
– Кто, ингуши-то? Не поверишь – тоже нормально. Оказались вовсе не такими козлами, как поначалу показались. Когда заваруха началась – даже оборону своей части лагеря беженцев организовали. И сами отбились, и безоружных гражданских прикрыли. Чудес героизма, правда, тоже не проявили, но и ингуши-то такие… с рынка. Настоящие, боевые ингуши, они сам знаешь где…
– Знаю, в ингушском ОМОНе. Стоял с ними на «Черменском кругу»…
– Вот-вот. Кстати, там вообще интересно вышло: старший их тоже ранение получил, так они сейчас с Николаем Николаевичем в одной палате лежат…
– Занятно, – хмыкаю я в ответ. – Ну вот и пообщаются. Глядишь, наладят отношения, а то и помирятся… Да, к вопросу о птицах… Скажи, а в какую дубиновую голову вообще пришла идея трупы жечь? Даже меня, ко многому привычного, воротит. Как себя гражданские чувствуют – и представлять не хочу.
– Да Кондаков и придумал, – морщится как от зубной боли Раченков. – Стратег, мля, фельдмаршал Кутузов…
– А сам-то он где?
– Так это, героически погиб в ходе отражения нападения на штаб бригады, – не моргнув глазом заявляет Алексей.
– Так, тпру, Зорька! Не понял… Как он мог сначала героически в бою погибнуть, а потом приказ трупы жечь отдал?
Раченков пристально и этак изучающе смотрит мне в глаза:
– Борис, ты уверен, что оно тебе реально нужно?
М-да, взгляд у моего бывшего взводного такой… пронизывающий. Аж холодком между лопаток от него сквозануло.
– Неа, Лех, вообще не надо. Как в том анекдоте про тещу: «Померла так померла»…
– Вот и договорились, – удовлетворенно кивает он в ответ.
– Только это, Алексей, над версией о героической гибели, как мне кажется, лучше все же поработать… Не один я спрашивать буду.
– Не учи отца, – коротко бросает он. – Работаем.
– Ну, тогда замяли.
Несколько секунд мы стоим молча.
– Кстати, – приглядывается Алексей к людям, сидящим на ступенях крыльца медроты, – сейчас я тебя с одной просто феноменальной девушкой познакомлю. Сама из беженцев, из Москвы привезли вообще в чем была – ни вещей, ни родни, ни знакомых. Но умудрилась задружиться с нашим Грушиным, получила оружие и начала у него учиться. Сначала – одна, а потом вообще группу из таких же собрала. И в обороне склада, кстати, по словам и Грушина, и разведчиков, что ему там помогали, далеко не последнюю роль сыграла. Геройская девчонка.
Да? Чем ближе мы подходим к крыльцу, тем больше у меня подозрений, что «геройскую девчонку» я, похоже, знаю. И не просто знаю, но еще и на руках (хотя, глядя правде в глаза, на плече) ее потаскать успел.
Выглядит теперь моя блондинка вовсе не перепуганной офисной фифой, способной устроить истерику из-за порванных колготок. И форма, пусть грязная и в нескольких местах порванная, на ней сидит ладно, и висящий на шее «Кедр», на пару с лежащим на коленях «семьдесят четвертым» – кагбэ намекае. Лицо явно оттирали от грязи и копоти спиртовыми тампонами медики – видал раньше такое не раз: сама физиономия вроде чистая, а возле ушей и на шее – грязно-серые разводы. Одна щека покрыта россыпью зеленого цвета «веснушек». Похоже, или железной окалиной посекло, или, как Гаркуше, какой-нибудь щебенкой в лицо «брызнуло». Но самым важным изменением в ее облике были глаза. Именно такой взгляд и бывает у тех, кто совсем недавно вышел из тяжелого боя: в них только усталость, пустота и отрешенность. Довольно странно и даже жутковато видеть такой взгляд у молодой и чрезвычайно симпатичной барышни.