Это моя земля!
Шрифт:
– Это что? – интересуется выглянувшая с кухни мама.
– Алаверды, от нашего стола – вашему столу, – с нарочитым кавказским акцентом возвещает Андрей. – Тушенка это, Тамара Борисовна. Хорошая, белорусская, говяжья. У них в консервы до сих пор зачем-то мясо кладут, а не жир с жилами и молотыми копытами. Странные люди…
– Да зачем?.. – пытается было возражать мама.
– Как зачем? Борщ варить! – уверенно обрывает ее Андрей. – Мы вот снова к вам в гости заглянем, а вы нас опять борщиком угостите. Моя жена такой варить не умеет, как ни учил.
– Ну, если только… – сдается мама.
Вот интересно, а когда наш «каптенармус» успел в машину тушняк упаковать? Я вроде, когда радиостанцию в «собачник» закидывал, этого ящика не видел… А главное – где и когда он эту тушенку вообще раздобыл? С другой стороны – какая разница… Все равно правды не узнаю. Уже не один раз в той же Чечне пытался. На вопросы из серии: «Где взял?» – Андрей всегда корчит хитрую рожу, тычет в небо указательным пальцем и таинственным шепотом заявляет: «Бог послал…» И все: дальше что-либо выяснять бессмысленно, все равно ничего путного не выйдет. Солоха будет паясничать, корчить смешные физиономии, но ничего не скажет. Добыл, и все тут…
Мне в душевую идти досталось последним. Пока парни по очереди плескались, я достал с антресолей старые ватные одеяла, постелил их на ковер, сверху – выданное мамой чистое постельное белье. Зал в родительской квартире маленький (а что вообще в этих чертовых хрущевских двухэтажках большое? Не квартиры, а голубятни какие-то!), так что придется нам с парнями потесниться. Но мы – народ привычный. В палатках «гостевого городка» в Ханкале куда хуже было: ни матрацев на нарах, ни подушек, и печка дымит, и дров никогда нету. И ничего, пережили, не рассыпались!
Когда я, распаренный, розовый и до скрипа отмытый, выбираюсь из ванной, в зале уже тихонько похрапывают и посапывают на разные голоса. Все верно – хороший солдат спит всегда, когда не ест. А мне вот спать как-то не хочется. Потому что сидит в полутьме на кухне мама. Тихонько вхожу и присаживаюсь на соседний табурет.
– Ты чего, мамуль? Ложись давай, старый еще не скоро придет, у него там почти как у Кутузова: натуральный военный совет в Филях. Только у нашего полководца оба глаза на месте.
Нет, не прокатила шутка. Мама сидит, уткнувшись взглядом в столешницу.
– Что ж это такое вокруг творится, Борь? Как же теперь дальше-то жить?
– Так, мать, ты мне это брось! Ну, не сахар, понятное дело, но и руки опускать рано еще. Вспомни, когда в Душанбе «вовчики» «юрчиков» и русских, до кучи, на ремни резали, что – проще было?
– Сынок, они все ж таки живые были…
– Зато сволочи такие, что похлеще любых мертвых. Кроме того, сейчас что я, что батя… да даже и ты сама любую тварь, что мертвую, что живую, спокойно пристрелить можем. А тогда?
Но мама только рукой машет вместо ответа. Да уж, не шибко убедительно, сам знаю. Но и раскисать – тоже не дело. Хотя она у меня сильная, справится.
– Не горюй, мамуль, прорвемся, – ободряюще улыбаюсь я ей. – Муж у тебя крутой – спасу нет. Сын – весь в папу…
– За то и переживаю. – Она смахивает украдкой слезы. – Что один, что другой – два сапога пара, вечно впереди всех лезут…
– Мам, ну вы что, сговорились, что ли? Сначала Тонька весь мозг вынесла, теперь ты.
– Все, молчу, молчу, – успокаивающе разводит руками мама. – А все равно – страшно. Мы с отцом хоть пожить успели, пусть и не всегда хорошо. А вот вы…
– И мы поживем, мамуль. И вам с батей себя хоронить рановато. Кто ж внуков-то нянчить будет?
– Ага, дождешься от вас, – с улыбкой отмахивается она. – Ладно, иди уже спать, у тебя, как я поняла, завтра дел много. Отдохни.
Я нежно целую маму в макушку и иду в зал. Она права, завтра у нас еще один нелегкий денек. Что нас ждет – пока одному богу ведомо. И лучше встречать возможные неожиданности со свежей головой.
Интермедия четвертая. Евгения Воробьева
– Магазины!
Надо же, вот никогда б не подумала, что Макс может так рычать. Пока он разные байки травил – вполне приятный негромкий баритон. А тут – рыкнул, будто тигр в джунглях. Не глядя, на ощупь, Женька выхватила из открытого рундука два снаряженных еще вечером магазина (надо же, прямо сердцем Грушин учуял, что именно сегодня ночью они и понадобятся) и аккуратно, один за другим, подбросила вверх. Макс словил их на лету, один тут же примкнул к автомату, второй аккуратно положил рядом и ногой спихнул вниз пару своих, опустевших. Темно-коричневые «рожки» с пластиковым бреньканьем упали неподалеку.
– Девочки, работаем! – стараясь перекричать многоголосье автоматов, крикнула Женька спрятавшимся за штабелем ящиков подругам и схватила один из магазинов. Второй подобрала Галя. Аня, рядом с которой стоял вскрытый цинк, стараясь не поднимать головы, кинула обеим по пачке патронов.
Позади, за стеной стеллажей, что-то громко, но как-то мягко грохнуло. Будто наполненный картошкой мешок с большой высоты уронили. Женька на четвереньках добралась до угла забитых ящиками полок и выглянула на ту сторону. Господи, твоя воля! На штабеле каких-то деревянных коробок, неестественно выгнувшись, лежал один из разведчиков, с которым она и познакомиться-то не успела. Из-под тела с пугающей быстротой натекала почти черная в сумраке лужа крови.
– Дядя Коля!!!
– Что?! – чуть слышно сквозь пальбу донеслось до нее со стороны входа на склад.
– Его убили!
Кого именно «его», Николай Николаевич даже переспрашивать не стал, только все так же едва различимо в грохоте прокричал в ответ.
– Контроль!!! И его место займи, а то они под стену прорвутся!!!
– Что?! – Женька буквально опешила от страха.
– Болт через плечо!!! – впервые дядя Коля выругался в ее адрес. – Прострели ему голову, хватай автомат, дуй к окну и вали там все, что шевелится! Бегом, а то нам всем звиздец приснится!!!