Это не любовь
Шрифт:
Обед по случаю приезда проходил бы совсем чопорно, если бы отец время от времени не вносил нотку позитива – то пошутит, то сам над своей шуткой посмеётся.
Мама Анвареса лишь мягко улыбалась. Ну и расспрашивала Юльку обо всём: про детство, про здоровье, про семью и родителей и даже про учёбу. Даже сам Анварес счёл это перебором и попросил маму завязать с допросом.
Потом отец утянул Юльку во двор. Хотел похвастаться их садом. Юлька с удовольствием
Папа Анвареса рассказывал ей, как они этот дом купили, как оживили сад, совсем захиревший, какие они тут сорта выращивают, заодно перемежая рассказ анекдотами из жизни.
Нагулявшись, Юлька вернулась в дом. Поднялась на второй этаж, в комнату, что родители выделили для них. Прилегла и незаметно уснула – тут сказалась и дорога, и нервы, и долгая прогулка на свежем воздухе. Проснулась уже вечером, тихонько выскользнула из комнаты, спустилась вниз.
Подслушивать она не хотела, даже в уме ничего подобного не держала, но, услышав, что говорят о ней, не могла пройти мимо.
Голоса доносились из кухни. Юлька сразу определила – беседовали вдвоём: Анварес и его мама.
– … она же не из нашего круга, – причитала его мама.
– Она просто непосредственная и открытая. И вообще, мам, ну откуда ты этого набралась: какой ещё наш круг? Как будто мы тут столбовые дворяне.
– Дело даже не в происхождении, а в интересах. Вам есть о чём поговорить? На одной, прости меня, страсти брак долго не продержится.
– Не переживай, у нас полно общих интересов. Мы просто не все их ещё выявили. И потом, вы же с отцом как-то держитесь до сих пор и даже вроде счастливы.
– Но мы друг друга три года узнавали. Потом только поженились.
– Ну а мы решили не терять времени даром.
– Да ты сам стал какой-то несерьёзный! Диссертацию забросил.
– Не забросил, работаю над ней. Просто на этой работе немного другая специфика, приходится вникать, меньше времени остаётся…
– Ну вот видишь, а остался бы там…
– Я бы там не остался. И не будем об этом.
– Но всё равно! Зачем сразу жениться, я не понимаю! Она же не беременна. Друг друга мало знаете. Можно же как-то по-другому, ну, просто пожить. Сейчас это в порядке вещей.
– Главное друг о друге мы знаем. Я люблю её, она – меня, что ещё надо? И потом, ты бы видела Юлину маму – там как-то по-другому вообще не вариант.
Она не то вздохнула, не то всхлипнула.
– Мам, ну перестань. Ты полюбишь её. Узнаешь получше и полюбишь. Вот увидишь, её невозможно не полюбить.
– Я тоже так считаю, – неожиданно раздалось над ухом. Юлька вздрогнула, едва не подскочив на месте.
Папа Анвареса стоял рядом. Когда подошёл? Откуда? Боже, как неудобно! Юлька почувствовала, что стремительно и густо краснеет.
– Пойдём, смутим теперь их, – подмигнул он, – а то ишь какие, перемывают тут нам косточки. Не нашего круга, видите ли!
Мама и правда смутилась, когда они вдвоём вошли на кухню. Сразу замолчала, засуетилась у плиты и за ужином больше не атаковала Юльку вопросами. Но перед сном, пока Анварес с отцом парились в бане, заглянула к ним в комнату. Притворив дверь за собой, протянула Юльке аккуратно сложенное банное полотенце. Но сразу не ушла, взглянула на неё серьёзно сказала:
– Ты не думай, Юля, что я приняла тебя в штыки и что я против ваших отношений. Да, сначала я расстраивалась, конечно, ведь он же бросил всё, ради чего столько трудился... Но вот сейчас смотрю на него и понимаю, что никогда его таким счастливым не видела. Как будто внутри него свет горит. Прав Дима, может, на новой работе у него и не так всё гладко, но когда дома надёжный тыл, то всё нипочём. Поэтому я надеюсь, что мы с тобой подружимся.
Она подошла ближе и неловко обняла Юльку на мгновение. Затем вышла из комнаты, оставив её в полной растерянности.
Анварес вернулся из бани разомлевший. Чёрные влажные пряди завились колечками. Глаза горели.
Подошёл к ней, притянул к себе, произнёс полушёпотом, от которого тотчас побежали мурашки:
– Весь день ждал, когда наедине останемся. Даже два, если ещё поезд считать…
Поцелуями своими жаркими он умел заставить забыться и не думать ни о чём. Но позже, когда в доме, погас свет и стихли все звуки, Юлька всё же спросила его о том, что очень её волновало сейчас. Волновало оно, наверное, и раньше, но смутно, а после нечаянно подслушанного разговора – просто не давало покоя.
– А ты не жалеешь?
– О чём? – сонно спросил он.
– Я про нас…
– Мама тебе что-то сказала? – встревожился он.
– Она сказала, что хочет со мной подружиться.
– Ну и хорошо, – выдохнул, прижал к себе.
– И всё же, скажи, ты не жалеешь? Ты ведь так много потерял…
– Но обрёл-то я гораздо больше… гораздо… я же так люблю тебя...
Конец