Это несерьёзно
Шрифт:
Дорога к отцу длится вечность. Вероника, его новая жена, провожает в гостевую спальню, где я долго лежу на диване, свернувшись клубочком, и думаю о том, что, возможно, больше никогда не услышу голос мамы. И свой собственный голос. Не услышу любимые песни, которые так долго игнорировала из-за Марка, потому что он считал их глупыми.
А еще я, возможно, больше никогда не буду сидеть на крыше с Демьяном и болтать обо всем подряд. Потому что я жалкая. Жалкая. Жалкая.
Захлебываюсь в беспомощности и стыде. Взять Баженова. Он построил жизнь таким образом, что успешен, свободен, открыт
Спать не получается, но слава обезболивающим — проваливаюсь в пустоту.
Следующие два дня проходят в нескончаемом звоне. Папа с Вероникой привозят новый планшет. Я полдня трачу на то, чтобы установить свои приложения и авторизоваться в них, а потом скачиваю из облака начатый черновик. Работаю… тяжело. На каком-то неадекватном упорстве. Потому что мое творчество — это все, что у меня осталось. Потерять еще и проект я не могу.
Когда отправляю иллюстрации, обессилев, закрываю лицо ладонями и реву навзрыд. Мне так больно и физически, и морально, так невыносимо больно и горько.
Слова доктора оказываются пророческими, и к четвертому дню звон становится значительно тише. Я просыпаюсь под мерные всплески волн и некоторое время даже улыбаюсь, представляя, что не прячусь дома у отца от съехавшего с катушек бывшего мужа, который намеренно порвал мои барабанные перепонки, а нахожусь на яхте в море, и впереди меня ждет чудесный день.
Реальность догоняет и больно кусается прямо за завтраком: приезжает мама.
Не понимаю, почему не написала ей ничего. Наверное, не было сил рассказывать подробно, проживать ситуацию еще раз. А еще этот стыд, который веревками душит: со мной это сделал мой собственный муж. Не преступник, не хулиган, не вор. Не пьяный отморозок в ночном клубе, а тот, кого выбрала и с кем жила пять лет. Целых пять! Я заставила семью принять и полюбить его, я подружилась с его детьми, я… написала на него заявление в полицию.
Телефон все эти дни был выключен. Я не могла общаться с людьми — я слушала звон и море.
Мои родители развелись плохо. Им нужно было сделать это на десять лет раньше, пока любовь не переросла в ненависть, которая не утихла даже спустя несколько лет.
Мама с ходу набрасывается на папу и начинает его обвинять в том, что случилось. Не получается прочитать по губам, что он отвечает: говорит слишком быстро. Но Вероника… она прикольная, только палец ей в рот не клади. Вероника заявляет, что, если папа такой плохой, почему я позвонила ему, а не маме?
Я глухая как пробка, но воображаю гром среди ясного неба.
Катастрофа считывается по мимике, по беспомощности и смятении в глазах мамы. Лишь руками всплескиваю.
— Я позвонила отцу, потому что он мужчина и мог меня защитить! — оправдываюсь, как ребенок.
Да и мама бы разболтала уже всем, а я хотела тишины. По крайней мере, пока в моих ушах море.
Обстановка накаляется, они друг на друга орут. Я вспоминаю свое детство, непрерывные упреки, обиды, вечное чувство вины. Встаю из-за стола и поднимаюсь в комнату. Не мою комнату. Тут даже замка нет. Обустроено на вкус Вероники. Вообще-то здесь шведская стенка и игровая приставка для мальчишек, я вроде как захватила их территорию. Папа с Вероникой очень тепло приняли, но я чувствую, что лишняя.
Включаю телефон, и уведомления сыпятся градом. Даже от Муравья что-то, но это потом.
От Демьяна: «Скажи, кто это сделал».
Боже. Он уже знает, что случилось, но не в курсе кто. Откуда?
Пишу… Баженову:
«Привет! Как думаешь, если я поживу немного в Питере, это будет странно в текущей ситуации?»
«Пожить в Питере — это необходимая норма для каждого человека в нашей стране».
На самом деле я никогда не поступала спонтанно и необдуманно.
«Ты можешь помочь найти квартиру? Не хочу гостиницу, не хочу говорить с людьми».
Вернее, не могу говорить с людьми. Я не могу их услышать и не хочу объяснять, что оглохла.
«Поживи у меня».
«??»
«Я в Екб, квартира свободна».
«Это точно норм? Хочется согласиться».
«Покажешь паспорт консьержу, птенец. В морозилке есть мороженое».
Смотрю на себя в зеркало — и правда, самый настоящий птенец, выпавший из гнезда страшненький воробей, беспомощный и глупый. Возможно, инвалид. Сжимаю трубку, хмурюсь.
Я такой больше не буду. Достаточно.
Стану сильной птицей, чего бы мне это ни стоило.
Вздрагиваю, потому что вижу в отражении маму. Разумеется, я не слышала, как она вошла. В этом доме слишком много народу. Оборачиваюсь и говорю:
— Проводишь до вокзала?
Глава 18
Демьян
Птенец — это нечто. Заходит в пустую квартиру и стоит сама себе. Стесняется.
Улыбаюсь, глядя на экран телефона. Кристина — бесподобна в своей естественной скромности, моя любовь к ней не имеет пределов.
Я не буду за ней следить, разумеется, это слишком этически небезупречно даже для меня. Но, учитывая ее состояние после случившегося, думаю, никто не упрекнет меня в том, что планирую периодически поглядывать, как там у Кристины дела. И да, в моей квартире установлены скрытые камеры. Кто так не делает — смелые люди.
В то утро Кристина не ответила на мою грубоватую шутку, это было не в ее стиле, и я решил, что или обиделась, или уснула. Следом пришло уведомление, что на ее адрес вызвали карету скорой помощи.
С тех пор как наши госбольницы перешли на единую электронную систему хранения данных «СВЕТ», тырить оттуда информацию стало значительно проще. Можно даже автоматически. Простенький код незаметно ищет соответствие и шлет уведы. Заработавшись, я часто выпадаю из жизни, и чтобы не пропустить действительно важные новости, отслеживаю несколько адресов. Нужно знать, не случилось ли беды с родными.
Отец Кристины не сразу ответил на звонок, был за рулем. А когда ответил, сообщил, что Кристина пострадала и он уже летит ее спасать. От чего пострадала? Я понял только, что она была на приеме у лора. Осин заверил, что с ней все будет в порядке, травмы несерьезные, и что пока Крис поживет у него. Марк Росс объяснил, что она заболела, сильный отит, и вообще это не мое дело.