Это традиция, детка!
Шрифт:
Одна только Вероника Быстрова потешалась над псевдоискусством, чем только все больше накаляла злопамятную Застенкер.
Перегородка между кабинетом Музы Застенкер и комнатой менеджеров представляла собой на самом деле плохо задекорированную календарем дверь, поэтому слышимость была прекрасная, и дамочки, зная, что грозная хозяйка все может услышать, старались разговаривать только на рабочие темы в те дни, когда Муза Мордехаевна трудилась в офисе.
Когда же она уезжала, то комната менеджеров наполнялась необычайным гвалтом – кто-то рассказывал анекдоты,
Вдобавок именно в эту комнату постоянно заходили водители, которые ждали оформления сопроводительных документов для поездок по точкам и иногда чаевничали.
Сегодня, против обыкновения, несмотря на присутствие в офисе Музы Мордехаевны, шум в «менеджерской» стоял необычайный.
Все водители сгрудились вокруг стола Эльжбеты Петровны, очень споро оформлявшей накладные, возбужденно переговариваясь друг с другом, попутно наливая себе кипяток из кулера в чашки.
Отчетливо слышалось в этом гаме два голоса:
– Не поеду! Сказал – не поеду! Потому что так нельзя. Куда же это! (очень громко)
–Надо ехать, Теря, надо (приглушенно, но настойчиво).
– Нет! Не поеду!
– Надо ехать, надо!
Первый голос принадлежал уже знакомому нам Терентию Карловичу Каркотубу, начальнику смены водителей, пожилому человеку с испорченными нервами и здоровьем за долгие годы адского труда за копейки у Застенкер.
Его невозмутимым собеседником была Эльжбета Петровна Овечкина, менеджер, которая и оформляла все сопроводительные документы для водителей.
Терентий Карлович от имени водителей отказывался ехать в час пик по маршрутам, разработанным Эльжбетой. Но та не сдавалась.
«Теря, ты пойми, я не в том плане, что … просто наемные водители уже получили по 12 маршрутов, а продукцию нужно развезти именно сегодня», – приводила разумные доводы Эльжбета, попутно распечатывая и невозмутимо ставя подписи за директора и печати на документы.
«Да, Эльжбет, и ты пойми,– настаивал уже тише Терентий Карлович, – это просто немыслимо, сейчас город стоит, мы сможем, каждый, ну, максимум, до ночи развести товар в 7 магазинов, они же ведь находятся не рядом. А там еще и стоять в очереди нужно, чтобы товар приняли».
«Да понимаю я все, Теря, – успокаивала его Овечкина. – Ты же знаешь, я не в том плане, что… надо». – И, показывая ему глазами в сторону кабинета Застенкер, еще раз повторила: «Надо!»
«Да пошло все оно к черту! – неожиданно взвизгнул Каркотуб и бросил серую мятую кепочку на стол Эльжбеты. – Я увольняюсь. Я старый, в конце концов, я больной. Это издевательство! За такие деньги, что мы получаем, никто работать не будет!»
У Эльжбеты Петровны в телефоне тут же замигала лампочка «Муза Мордехаевна». Она взяла трубку.
«Хорошо, Муза Мордехаевна, сейчас», – отрапортовала
Каркотуб весь как-то съежился, понурился, схватил свою кепочку, помял ее в руках и на негнущихся ногах пошел в сторону кабинета Застенкер.
Кабинет Музы Мордехаевны представлял собой затемненное небольшое помещение квадратной формы. Большой письменный стол, маленький кожаный диванчик, круглый журнальный столик со старым гибискусом в большом горшке и большое кожаное кресло с высокой спинкой, в котором и восседала Застенкер.
Жалюзи на окне всегда были плотно закрыты. Застенкер не любила яркого освещения, видимо, считая, что в темноте она по-прежнему молода и прекрасна.
В настоящий момент Муза Мордехаевна, ловко орудуя вилкой, доедала из огромной лоханки принесенную из дома пасту собственного приготовления.
Муза Мордехаевна никогда не разогревала еду в микроволновке, заботясь о своем здоровье, поэтому старалась быстрее скушать привезенное из дома, пока оно не совсем остыло.
Ела она так же тихо, как и разговаривала, но… много. Фигура требовала поддержки, и Муза Мордехаевна никогда ей в этом не отказывала, к тому же прекрасно понимая, что кожа-то и мышцы уже не столь эластичные, как в молодости.
Терентий Карлович тихонько постучал костяшками дрожащих пальцев в дверь и слегка приоткрыл ее. Вся его былая отвага куда-то улетучилась.
Увидев жующее лицо Музы Мордехаевны, он и совсем потерялся.
«Проходите, Терентий Карлович», – послышался тихий голос хозяйки, от которого у старика кровь застыла в жилах.
И когда он вошел, Застенкер, за долгие годы привыкшая к периодическим истерикам Каркотуба, спросила спокойно, но ледяным тоном: «Что случилось, Терентий Карлович? Почему вы отказываетесь ехать по точкам?»
«Да как же, Муза Мордехаевна, – залепетал бедняга, – я не отказываюсь, но маршруты очень уж кривые, сейчас пробки, мы не сможем выполнить за сегодня все заказы…»
«Нет, ну а как?», – холодно произнесла Застенкер.
«Да я понимаю. Что надо, Муза Мордехаевна», – упавшим тоном произнес Каркотуб.
«Надо, Терентий Карлович», – резюмировала Застенкер, убирая пустую миску в огромную кожаную сумку.
И видя, что старик уже не сопротивляется, добавила: «Идите, идите, работайте, Терентий Карлович».
Чуть не плача, Каркотуб вывалился из кабинета Застенкер, подошел к водителям с поникшей головой и тихим голосом сказал: «Ребятки, надо попытаться развезти все… Пойдемте…Пойдемте…»
Водители, тоже притихшие, потянулись на улицу.
Скоро в «менеджерской» стало тихо-тихо.
Было слышно даже, как у Эльжбеты Овечкиной, не поевшей с раннего утра и из-за огромного количества накладных не успевшей по этой же причине и пообедать, заурчало в животе.
Внезапно послышались грохот и неприличное слово. Дамочки удивленно оторвались от документов.