Это твоя жизнь
Шрифт:
— А, та Крис! Прости, я перепутал с другим клубом, где хозяин Крис — мужчина.
— Где это?
— В смысле?
— В каком эстрадном клубе хозяина зовут Крис?
— Ну, это совсем маленький, прямо крошечный, над пабом в Сифорде… Дом… «Дом шуток».
— В жизни не слыхал.
— И понятно, у Криса неважно с рекламой, согласен… Но такой уж он, Крис… — И я удрученно покачал головой.
— Джимми не выступает на телевидении, как и ты, Майк, — объяснила Арабелла.
— Я выступаю, — возразил он, — у меня своя программа! —
— А Джимми принципиально против телевидения, — продолжила Арабелла. — Он за живое искусство.
— Я выступал в большинстве клубов, но что-то нигде тебя не видел. — Майк опять сделал большой глоток из бутылки и отер рот, как крутой парень из ковбойского фильма.
— Ну да, я по стране уже года два не особенно работаю, — ответил я в алкогольном безрассудстве. — Уже года два по Штатам мотаюсь. Нормально принимают, знаешь ли, там публика благодарная.
— Ого, британский юморист покорил Штаты, минуя Англию! — воскликнула Арабелла.
— Ну не то чтобы покорил… Так, помаленьку…
— Вы, наверное, сильный артист, если там работаете. Билли скорее бы умер, чем стал водить знакомство с плохим юмористом.
— Фраза выбрана неудачно, — хмыкнул Майк Меллор.
Вскоре Арабелла заметила кого-то из знакомых и оставила меня наедине с этим злющим скинхедом от эстрады. Мы неловко молчали.
— А как ты впервые встретился с Билли? — спросил я наконец.
— Я с ним не встречался. Я сюда пришел со своей подругой. Она его знала по работе.
— Ну, он был отличный парень, — задумчиво сказал я. — Отличный… Мне его будет не хватать.
Я поболтал еще с часок с парой других гостей, развивая все ту же легенду и все больше входя в роль юмориста, вернувшегося на родину после того, как штурмом взял все эстрадные клубы от Нью-Йорка до Лос-Анджелеса. Меня даже самого шокировало, какую сложную паутину обмана я плету, и в итоге на меня нашло желание ненадолго где-нибудь спрятаться. Я выскользнул в фойе и прошелся по коридору. На тележке у двери стояло забытое блюдо с едой; тайком оглядевшись по сторонам, я схватил бумажную салфетку, набил в нее полдюжины канапе, чесночных креветок и спаржи на шпажках и отправился на поиски уголка, где бы все это заглотить по-тихому.
Я отыскал маленькую комнатку, вошел и затворил за собой дверь. Помещение было тесное и казалось пустым, и только секунд через двадцать до меня дошло, что я не один. Меня так мучил голод, что я даже не заметил женщину в кресле в углу. Она была скорее гостьей, чем официанткой, но я не видел лица, а она решила не смотреть на меня, хотя все это время знала о моем присутствии. Просто сидела неподвижно, закрыв лицо руками, не то чтобы от горя, а словно сильно устав от всего. Как и я, она, очевидно, сюда сбежала.
— О, простите, ради бога! — промямлил я сквозь креветки. — Я вас не заметил… Не буду вам мешать…
— Ничего, все в порядке, не беспокойтесь, — донесся до меня тихий голос.
Ее скорбная поза напомнила мне, что я на похоронах. Вот человек, которому нужно было укрыться от какофонии сплетен
— Просто хотелось минутку отдохнуть от толпы, — рискнул я, решив отложить потребление похищенного провианта до более подходящего момента.
— Прекрасно вас понимаю. — Она опустила руки, и я сразу ее узнал. Стелла Скривенс вернулась из крематория, а теперь скрывалась от орды пьяных знаменитостей. Я прорвался на шикарные похороны, а теперь в крохотной комнатке оказался наедине с вдовой и был вынужден поддерживать светский разговор.
— Вы ведь Стелла Скривенс?
— Да. Извините, не могу вспомнить…
Это звучало без подозрения или осуждения, но я все же почувствовал, как лицо залило жаром.
— Простите, просто мы с вами никогда не встречались. Я Джимми Конвей. Вы уверены, что не хотите побыть одна?
— Нет, все в порядке. Я даже отчасти рада, что кого-то не узнаю. Я тут с половиной людей и не знакома. Просто притворяюсь, потому что видела их всех по телевизору.
— Значит, я не один такой? — сказал я, и мы обменялись понимающими улыбками.
— Что вы, так все делают. Даже Билли. — Она вздохнула и поправилась: — Делал.
— Мне так жаль, — беспомощно произнес я.
— Спасибо, — ответила она.
Кроме смущения от того, что я беседую с вдовой на похоронах, присутствовать на которых у меня нет никакого права, меня добивала ее почти гнетущая привлекательность. Она была так поразительно красива, что я предпочитал смотреть в сторону, а то решит, что я на нее таращусь, как на инвалида. Она тут ни при чем. Она же не виновата, что родилась таким совершенством. Мне уже давно никто не казался настолько привлекательным, но что-то подсказывало, что следует отказаться от попытки выяснить, свободна ли она сейчас. Так вы теперь с кем-нибудь встречаетесь? Это может плохо кончиться. Не кисни, милая. Ничего страшного, если ты одна. Нет, определенно не пойдет, у меня на эти вещи чутье.
Стараясь не выдавать своего восхищения гостями, я стал развивать тему знаменитостей.
— Некоторые из этих звезд даже не были знакомы с Билли, — открыла она мне глаза. — Вообще ни разу с ним не встречались.
Внутри у меня все перевернулось, и я затряс головой в неверии, поражаясь такому цинизму.
— Да что вы говорите? — воскликнул я. — Кошмар! С другой стороны, знаете ли, он всей стране казался добрым знакомым. Когда человек знаменит, как Билли, он вроде старого друга для тех, о чьем существовании даже не подозревает.
— Нет, причина в другом, — улыбнулась она. — Они пришли, чтобы попасть на первые полосы газет. Чтобы засветиться на тусовке. Они здесь не ради Билли и не ради меня. Просто сегодня здесь можно прославиться.
Я поискал какое-нибудь уместное и одновременно философское выражение. И нашел:
— Блин!
— Расстроятся они позже, — добавила она, — когда купят журнал «Хелло!» и выяснят, что их все-таки не сфотографировали.
— Да, я заметил, что «Хелло!» помог организовать все в церкви. Значит, они и сюда пришли?