Это все, что я знаю...

Левин Захар Сергеевич

На вопрос юноша, молча, кивнул. Прогулка ради прогулки удел философа. Во время таких прогулок были не редкостью размышления и дискуссии. Парочка бродила по всему городу, обсуждения шли как политические, так и философские. Под строгую критику попадали все: политики, общество, поделенное на классы, родители, сверстники; во всех них находились какие либо изъяны. Оно и верно — все больны. Но не торопитесь их судить, это был не максимализм и не тотальная ненависть ко всему вокруг, просто если люди не грязь то они пыль. Пока у молодых людей еще идут уроки, я познакомлю вас с ними поближе, чего бы я иначе, не полагая этого необходимым, никак не сделал. Она как раз и была дочерью Романа Захаровича, как ты мой чуткий и внимательный читатель мог догадаться. Роман Захарович семнадцать лет назад дал ей имя София. Соня. Сонечка. Она одна из первых начала чувствовать потерю отца и разруху семейного очага, доселе такого сплоченного и теплого. Она была единственным ребенком в семье. Ее появление на свет принесло много счастья её родителям. Что пошло сейчас не так сказать пока не могу,

но очень постараюсь до конца сего произведения не оставить ни одного вопроса открытым. Воспитание грубого нрава началось с первых шагов становления на жизненном поприще. Она была изгнанником из всех школ, посмешищем для сверстников. Предметом того была крупная родинка, отроду находившаяся на лбу, прямо возле волос. Как же жестоки дети, уму непостижимо, доводя до слез это милое создание, они беспощадно хохотали и тыкали пальцем. Ни у кого в толпе не нашлось разума заступиться за нее. Пряча свои крылья, Соня убегала с уроков и ревела в центральном парке у речки. Такое посвящение ее ожидало в каждой школе, после которого она там больше не появлялась. Время шло и предмет насмешек медленно, но верно начал становиться предметом оригинальности. Подростки окружающие ее стали старше и малость разумнее. В процессе этого они как будто раскрыли глаза и разглядели ее оригинальную внешность. Насмешки закончились, началась зависть со стороны других девушек. Те из кожи вон лезли, чтобы выделиться, а ей для достижения такого результата не требовалось никаких усилий. К пятнадцати годам жизнь подарила ей юношу, который, по-видимому, и я на это очень надеюсь, станет ей спутником на всю жизнь. Парнишку звали Михаил. Мать назвала его в честь великого писателя Булгакова. Она всю жизнь была библиотекаршей и как следствие поклонником классиков. Отец его был простым таксистом. Семья жила в частном старом доме на отшибе города. Роскоши себе не позволяли. Жили мирно и любили друг друга. У Миши был младший брат Федор, появившийся на свет шесть лет назад. Имя ему было дано тоже в честь известного писателя. Он заканчивал детсад, и уже подавал крупные надежды стать, может и не богатым и известным, но хотя бы добропорядочным человеком, в целом, как и его старший брат и родители. Мама Михаила знала Соню и уже, кажется, очень полюбила её как родную дочь. Сонька в свою очередь отвечала тем же и была частым гостем в их доме. В свой дом Мишку она не водила и избегала всяческих контактов его с её родителями. Мать часто видела их из окна и имела некоторые догадки о романе дочери, а отцу никакого дела до этого не было. Михаил рос простым парнем и очень порядочным. Несмотря на свои ранние лета, он уже занимался самоанализом, искал ответы на сложные вопросы существования. При встрече с Соней он быстро принял её позицию в жизни и ощутил, что это именно та жизнь, которую он и хотел. Вот прозвенел звонок и обращаю Ваше внимание на двух прекрасных молодых людей, которые торопились на выход из здания школы. Они направлялись в свой любимый парк, который располагался подле школы. Осень постепенно вступала в свои права, и парк тот становился очень поэтичным и поистине красивым. Сонька делала уйму фотографий на свой телефон. Целью её объектива было все вокруг. Малышку так вдохновляла природа и все вокруг, что она буквально светилась от счастья и запечатлела всё подряд. Михаил, хоть и разделял эту любовь, но был более сдержанным в эмоциях. Он, молча, созерцал. В разуме ребенка нет границ. О чем тогда думал Мишка понять очень сложно, взгляд его всегда был тяжелый, складывалось впечатление, что он знает и понимает слишком много для своего возраста. Тело его ответило на его сложный и тревожный разум седыми волосами. Мальчишка в свои семнадцать уже был седой частично. Они дошли до пруда. Берега его были ограниченны бетонными плитами. Сонька незамедлительно запрыгнула на них, а Михаил поспешил подстраховать её от падения своей худой рукой. Одно неверное движение и она оказалась бы в среде годной лишь для роста кувшинок и водорослей. При критических моментах в сущности каждого из нас на первый план выходит главный инстинкт самосохранения, и не дай она ему обрести верх над своим сознанием, находясь хоть на краю пропасти, хоть на краю пруда, то он бы прыгнул следом.

— Смотри! — Громко протянула последнюю согласную Сонька, тыкая пальцем в пруд.

В такое удивление её привели проплывающая посередине пруда утка, ведущая следом за собой весь свой выводок. Она поспешила запечатлеть кадр и очень неловко, но крепко держала телефон, дабы на пике таких впечатлений не выронить устройство в воду. Отсутствие возможности делать фотографии привели бы её в полное негодование и депрессию. Девчонку также радовал объем отснятого материала, который каждый вечер подвергался тщательной обработке. Полученные кадры выглядели профессионально и собирали множество приятных комментариев на всех страницах её соцсетей.

— Чего бы ты хотел прямо сейчас, чтобы оно произошло? — Спросила Соня.

— Чтобы резко стемнело. — Ответил Михаил.

Соня ожидала романтики, ответ ей был непонятен, но она не стала развивать тему, она знала, что он загадочный и как говориться "со своими тараканами".

— А зачем тебе это? — Спрашивала она.

— Люблю когда темно.

Свою прогулку молодые люди продолжили сидя на лавочке, позади которой располагались уже ржавые, давно не приводимые в действие, аттракционы. Мало-помалу темнелось, несмотря на заброшенные аттракционы, парк все-таки снабжался электроэнергией, которая использовалась исключительно для освещения дорожек. Фонари блекло засветились, как тот час возле ламп начали кружиться мотыльки. Жаба неуместно

заквакала где-то рядом с парочкой.

— Никогда не понимала, почему дети должны отвечать за грехи родителей. — Заговорила Соня.

— Это неизбежно, — обронил юноша, — жизнь это своего рода череда мучений и подъемов, а какими путями и случаями тебе предоставляется и то и другое уже не важно. — Продолжал он.

— Но ведь это абсурдно, почему я должна терпеть это все? — Повернувшись к Мишке, продолжала Соня.

— Потому что тебе уготована именно такая судьба, жизнь тебя учит через их пример, — Рассуждал Мишка, — никогда не жалуйся на свое положение, ищи в нем что-то положительное, извлекай опыт.

На столь исчерпывающий ответ у девушки не нашлось опровержения, и она погрузилась в задумчивое молчание.

— А ты не думал никогда о переезде куда-нибудь? — Снова заговорила она.

— Хотел бы в Париж, или нет, в Барселону. — Глядя в небо, отвечал Мишка.

— В Барселону? Размечтался. — Парировала Соня

— Если бы мечтания были под запретом, то я бы разозлился по-настоящему.

— А хочешь ли ты работать как наши родители, например?

— Зачем? Чтоб на собеседованиях везде у меня спрашивали, служил ли я в армии и, получив ответ, сразу же отказывали? Буд-то я хуже других становлюсь, если не был там. — Тон, каким это было сказано, не допускал возражения.

— Пойдем, уже поздно. — Поднимаясь с лавочки после недлительного молчания, произнес Михаил.

Связанные дневным светом и темнотой ночи они пошли глубже в сумрак парка. Как же сильно тогда запахло дождем. Темнота становилась все гуще и гуще, обволакивала город как расплавленный свинец, только вместо жара был холод. Сырой ветер начал поднимать шум и носить по воздуху редкие опавшие листья. Выходя из парка, они оба продрогли от ветра. Путь был недолгий, жили они почти рядом. Соня в новом двенадцатиэтажном доме, а Михаилу приходилось пройти немного дальше по той же улице до своего частного сектора. У подъезда он очень аккуратно, левой рукой, отводя волосы в сторону, оголил то самое пятно на лбу. Он находил его невероятно прекрасным. Соня подарила ему поцелуй и попросила написать ей как тот дойдёт до дома. Ветер тогда разыгрался уже не на шутку, сдувая капюшон с головы Михаила, давал понять и всем остальным жителям, что ночью будет ливень таких масштабов, какие бывают осенью только в городе S. Такими ливнями смывало все с этого города. Всё плохое и хорошее, всё старое и новое. От тяжелых туч тьма была настолько сильна, что, казалось, город S исчез. Столько столетий стоял и вдруг чернота. Мишка измазал все ботинки, пока доковылял до дома. Там его ждала уютная обстановка; мать с отцом ужинали, отец оживленно рассказывал какое-то из происшествий сегодняшнего дня, а мать, положив голову на обе руки и уперев их в стол, влюбленными глазами смотрела на своего героя. Младший брат на полу рядом собирал конструктор.

— Мишка, заходи скорее, замерз? Заходи, давай, отец запек свою фирменную картошку по французки, иди, поешь. — Тороторила мать.

— Садись! — Указал на стул слева отец. От него немного разило водкой, — вот тебе с большим окороком, ешь. — Заботливо наполняя тарелку, говорил он.

— Федя, ты будешь еще? — Спросила мать младшего, он отрицательно кивнул, и она направила взор на более взрослых своих любимых мужчин, — может еще по одной?

— Нет, милая, хватит, завтра много дел, — отказался муж от еще одной рюмки. — Сейчас чаю поставлю, на этом и закончим.

Соня тихонько отворила дверь, застав родителей за напряженным разговором, которые последнее время были не редкость и уже вошли в привычку. Она прошмыгнула в свою комнату так быстро, что пара листочков от собранного гербария отвалились в коридоре, неоспоримая улика присутствия третьего в доме.

— Ром, ты каждый день стал заявляться домой ночью, да еще и с запахом спиртного. — Доносился голос матери через тонкие стены.

— Да, и что же в этом криминального? — Не поднимая взгляда от ноутбука, проговорил Роман Захарович.

— Ты не обращаешь никакого внимания ни на меня, ни на дочь свою, что с тобой стало? — Продолжала она, стоя у входа на кухню, где за столом сидел Роман Захарович с деловым видом, в очках, погруженный в ноутбук.

— Со мной все в полном порядке. — Проговорил он совершенно спокойно и сильно щелкнул клавишу компьютера.

— Ты меня за дуру держишь? — Немного разгорячившись, продолжала жена.

Роман снял очки. Погрузил свое красное лицо в обе ладони и начал его растирать, отвечая, — Оксан, сейчас совершенно не тот момент для таких разговоров, да говорить, собственно, не о чем, всё хорошо. Просто завал на работе. — Убрав руки и смотря на жену, продолжал Роман.

— Я чувствую, Ром, меня не обманешь, — голос её слегка дрогнул, — я знаю, ты был с ней! — затихающим тоном закончила Оксана.

— С кем с ней? С кем с ней!? С кем!? — Взорвался Роман Захарович, — что ты такое несешь опять? Что? — Швырнув очки в экран, разразился Роман.

Оксана, сделав жест руками обозначавший фразу «Я в этом не участвую», пошла по коридору в зал. По пути она нашла те самые два листочка и оглянулась на дверь комнаты дочери. Слабый желтый свет настольной лампы виднелся через стекло, Оксана еще более расстроилась по причине того, что дочь стала свидетелем, чего она всячески избегала. Сопровождаемая криками мужа «Вот так всегда, что-то сказанула и пошла!», она легла на диван и уткнулась в экран телевизора. Вместо какой-то глупой комедии, которую тем вечером вещал один известный канал, она перед глазами видела всю свою супружескую жизнь, вспоминала покупку этой квартиры, переезд, о том, как этот же телевизор смотрели вместе. Глаза были мокры, но Оксана нашла в себе силы дать отпор эмоциям. Крепкая женщина.