Это все о Боге История мусульманина атеиста иудея христианина

Сельманович Самир

Бог вне границ одной религии

Что касается христианства, я заметил, что многие из моих верующих друзей страдают духовным переутомлением, подобно мне. Но не от учений Иисуса. Жизнь Иисуса по–прежнему завораживает нас, его учения приводят нас в восторг. Даже несовершенство нашей религиозной системы здесь ни при чем. Мы понимаем, что организованная религия, подобно всему прочему в мире, прекрасна и не лишена недостатков, испорчена и небезнадежна. Нас озадачивает причастность к религии, которая толкует сво'и священные тексты, свою историю и традиции с тем расчетом, чтобы держать при себе Бога и управлять

Им.

С одной стороны, христиане дорожат тем, что Бог посредством Иисуса совершил ради них и продолжает совершать в них. С другой стороны, они чувствуют, что христианство, которое претендует на единоличное владение откровением Бога в лице Иисуса, похищает этого же самого Бога у мира. Они чувствуют, что попали в ловушку, что от них требуется соглашаться с выдумками о религиозном превосходстве христианства как непременном условии следования жизни и учениям Иисуса. Они не могут жить без Иисуса и вместе с тем не могут сосуществовать с христианством. Иисус обеспечил их благодатью и истиной, однако похвальбы христианства открыто или косвенно лишают остальной мир той же благодати и истины.

Один из моих разочарованных друзей, который ходил в церковь все реже, признался мне: «Всю мою жизнь моя религия учила меня двум чудесным истинам: во–первых, что Бог любит меня без каких–либо оговорок, и во–вторых, что Бог хочет, чтобы и я рассказывал другим об этой любви и демонстрировал ее. Но меня уже не удовлетворяют эти две истины. Я хочу найти и любить Бога среди нехристиан. Если Бога нет там, где нет нас, значит, мы лишили Бога весь мир! Я должен хоть что–нибудь изменить».

Подобные слова я слышал от иудеев, обеспокоенных Богом, который бросил на произвол судьбы остальной мир, предпочитая ему «избранный народ», а также от мусульман, которых Бог встревожил, ограничив свое местопребывание словами Корана. Неужели мы превратили наши религиозные тексты, традиции и обряды во вместилища и дозаторы Бога?

Новое поколение верующих желает найти Бога, живущего вне границ их собственной религиозной традиции, — Бога, достойного поклонения. Они разрываются. Оказывается, присутствие Бога и его участие в людских делах простирается гораздо шире религии. В то же время оказалось, что чем старательнее они придерживаются соответствующих традиций иудаизма, христианства и ислама и в западных, и в восточных проявлениях, тем чаще им приходится мириться с мыслью, что эти традиции требуют — естественно, с таким требованием никто к ним не обратится напрямую, — принять их в качестве систем управления Богом.

Тайна или абсурд?

Раньше я считал решение Бога вложить абсолютную истину в мою религию чудесной тайной. Как прекрасно, думал я, что Бог создал религию, способную нести в мир высшую истину! Да, в других религиях тоже есть истина, но не высшая, продолжал я, испытывая радостный трепет при мысли, что именно нас, христиан, избрали для столь ответственной задачи. Мы — посланники Бога на земле.

Кто не пробовал этот напиток, рассуждал я, тот не напивался никогда. Разве что–нибудь может сравниться с обязанностью заведовать Богом? Разумеется, мы никогда не говорили: «Слушайте все, мы отвечаем за Бога». Как и любители выпить, мы стали бы отрицать даже подобные предположения — и для себя, и в расчете на других.

Озарение пришло ко мне неожиданно, когда я читал проповедь в местной церкви. В то время я учился в университете и писал докторскую диссертацию. Библиотека предоставляла докторантам небольшие помещения, чтобы мы могли заниматься, не отвлекаясь на жизнь кампуса. В тесной кабинке я проводил долгие часы, в результате мое кровообращение нарушалось. Первые признаки дискомфорта появились через месяц, это были зуд и покалывание вблизи выхода из кишечного тракта. Но я только ерзал на стуле и продолжал заниматься в том же режиме изо дня в день. А через пару месяцев мне пришлось обратиться к врачу, чтобы тот хоть как–нибудь вырезал, прижег, перевязал или уничтожил иным способом мягкие кровоточащие подушечки, которые заставляли меня страдать от нестерпимой боли.

За несколько дней до операции я увидел в своем настольном календаре запись о предстоящей проповеди. Она была назначена за несколько месяцев, я решил, что неловко вынуждать пастора искать замену в последний момент, вдобавок не мог отважиться посвятить его в подробности моей ситуации и настроился выполнить свой долг. Темой проповеди была выбрана «слава нашего Господа». Прежде чем отправиться в церковь, я целый час пролежал с поднятыми ногами, пытаясь снизить нагрузку на очаги боли. Я применил мазь и средство альтернативной медицины. Но все напрасно. И вот наступил момент, когда я должен был говорить о Боге! Я обменялся рукопожатиями со своими коллегами, скрывая, в каком состоянии нахожусь, и пытаясь излучать уверенность. Поднявшись на возвышение, я сумел даже улыбнуться.

Беседуя с собравшимися о Боге, я испытывал почти непреодолимое желание броситься прочь, а дома погрузить нижнюю часть тела в теплую ванну с подсоленной водой — только таким способом можно было добиться временного облегчения. Но нет, злополучный святой долг был неизбежен. Приходилось и дальше разглагольствовать о Боге: Бог то, Бог это.

До того дня я считал представления о том, что Бог предпочел поместить себя в наши священные писания и нашу религию, а также пребывать в нас как духовном сообществе, чудесной тайной. Но необходимость рассуждать о Боге в тот момент, когда мне казалось, будто в прямой кишке у меня гигантский кактус, все изменила. Ситуация оказалась скорее абсурдной, чем таинственной. Я не знал, плакать мне или смеяться.

Впервые я по–настоящему понял весь смысл американского выражения «боль в заднице» или «геморрой». Слушатели не могли понять, почему по моему лицу пробегают гримасы ужаса, стоило мне слегка шевельнуть тазом, и откуда берутся блаженные улыбки, когда меня отпускало хоть на миг — увы, слишком краткий. Так я и продолжал говорить о Боге. Речь человека, посвященная Богу, превратилась в комедию, притом прямо–таки черную. Так и родилась моя «теория геморроя». Ее суть вкратце такова: тому, кто не способен признать ограниченность человеческих возможностей, не следует толковать о Боге. Или, выражаясь проще и откровеннее, как можем мы, люди, заведовать Богом на небесах, если мы не в состоянии разобраться даже с собственным геморроем.

Неужели Бог ограничил свое пространство только нашей религией?

По–видимому, многие религиозные люди так считают, а когда нас посещает мысль о том, насколько абсурдно это предположение, мы гоним ее прочь и восклицаем: «Как велик Бог, избравший нас! Какая чудесная тайна в этом скрыта!» Точнее, восклицаем только до тех пор, пока жизнь не вразумляет нас, не объясняет, как мы слабы и не приспособлены даже для того, чтобы распоряжаться собой, а тем более Богом.