Это все о Боге История мусульманина атеиста иудея христианина
Шрифт:
Даже сейчас, когда мне уже за сорок, я знаю, что мне не выжить без определенности какого–нибудь рода. Чтобы жить, мне нужен надежный фундамент, почва, на которой я смогу поддерживать в себе жизнь, место, чтобы раскинуть шатер, территория, где можно завести друзей.
Но последние несколько лет определенность моего религиозного мировоззрения «свой–чужой» внушает мне сомнения. Этой определенности свойственно разделять мой мир, изолировать меня от «чужих», которые, как считали мои собратья по религии и я сам, не способны наставить меня, благословить меня, поправить меня в вопросах Божьих.
Теперь я ищу более подходящий способ стоять на позициях моей излюбленной религии, иначе беречь сокровища моей веры. Теперь я ищу другую, лучшую определенность.
Чтобы расчистить внутри место, я решил впустить в свою жизнь некоторую неопределенность — хотел бы я сказать, что этот опыт оказался чудесным! Ничего подобного. Это было все равно, что ступить на хлипкий подвесной мост, оставив позади твердую почву, без какой–либо уверенности
Неопределенность причиняет боль.
Однако именно эта неопределенность спасала мне жизнь. Сомнение увлекало меня вперед. Когда я позволил новым вопросам служить сосудами моей веры, жизнь побеждала. И становилась шире. Я прорастал в глубину, где мог найти свежие, сильные новые течения.
Суфийский поэт XIII века Мевлана Джалаладдин Руми, великий знаток древних писаний, богословия и закона, признается:
Те, кто не ощущает, Что это Любовь притягивает их, Подобно реке; Те, кто не пьет зарю, Словно чашу воды ключевой; Кто не вкушает закат, Словно вечернюю трапезу; Те, кто не желает меняться — Пусть они спят. Эта Любовь превыше поучений теологов, Этих старых уловок и лицемерия. Если ты надеешься таким способом Усовершенствовать разум, — Продолжай спать. Я свой рассудок забросил, Я в клочки разорвал всю одежду И вышвырнул ее прочь. Если ты догола не разделся, Завернись в изящное Одеяние слов — И спи [3] .3
Джалаладдин Руми, стихи без названия (пер. Коулмена Баркса), из книги «Основы суфизма» Джеймса Фадимана и Роберта Фрегера (James Fadiman and Robert Frager, Essential Sufism, N.Y.: HarperCollins, 1999), с 116. Этот перевод впервые был опубликован в издании «Вот так: 43 оды Руми, переводы Коулмена Баркса» (Like This: Rumi, 43 Odes, versions by Coleman Barks, Athens, Ga.: Maypop Books, 1990), с 18. Перепечатано с разрешения Коулмена Баркса.
Руми сомневается в словах, особенно в словах, касающихся Бога, и вместо этого доверяется жизненному опыту.
Но не потому, что слова лгут, а потому что в сравнении с самой жизнью слова, стремящиеся объяснить жизнь, — снотворное. Наш опыт жизни не может быть выражен простым языком. Наши формулировки поверхностны. Жизнь перетекает через их края.
Если экстатические речи Руми о потере веры в слова, которые силятся определять или отвергать Бога, нашли в вас хотя бы мимолетный отзвук, продолжайте читать, и мы проделаем этот трудный путь вместе. Но если вас тянет остаться на твердой почве, лучше всего поддаться порыву и избавиться от этой книги. Блаженство твердой почвы достается с трудом, и, как мне теперь известно, его слишком легко недооценить.
Для меня определенность моей изолирующей системы убеждений стала невыносима. Долгое время я пытался отрицать ее. Я твердил себе, что обязан свято придерживаться своей веры. Но в конце концов мне пришлось честно признать, что происходит со мной, и лицом к лицу встретиться с моей боязнью неопределенности.
Бог, достойный поклонения
Я взял себе за правило совершать вылазки за пределы христианства. Я предпринимал их, во–первых, для того, чтобы выяснить, есть ли мой Бог за пределами моей религии, вплетен ли Он в канву всей жизни, и, во–вторых, чтобы взглянуть на мою религию со стороны и понять, каким образом моя религия, подобно любой другой, исключает «иных». В этом процессе я принял на вооружение простой вопрос, который помогает мне ориентироваться в пути: достоин ли поклонения Бог, который оказывает предпочтение одному за счет другого?
Именно этот очевидный вопрос парализует традиционный иудаизм, христианство и ислам. С ним мы боролись на протяжении всей истории. Но сегодня иные быстро вторгаются в наше политическое, экономическое, концептуальное, семейное и эмоциональное пространство. Никогда прежде мы не ощущали такой взаимосвязи.
И как никогда прежде, присутствие иных во всей красе, хрупкости, достоинстве и потребностях требует наших ответов. Если Бог создал все человечество, но наделил дарующими жизнь знаниями — обычно называемыми «откровениями» — лишь некую часть человечества, может ли Бог хоть в сколько–нибудь значимом смысле считаться Единым Богом, а не просто неким божеством? Разве такое божество не было бы исторически и географически локальным, и, следовательно, либо незаинтересованным и бессильным, либо по иной причине не способным наделить все человечество знаниями, спасающими жизнь? Утверждение, будто Бог решил явиться всему человечеству посредством всего одной конкретной религии, не убеждает и не удовлетворяет, когда речь идет о Боге [4] .
4
На эти рассуждения мне часто возражают, что благословение Израиля, известное как Авраамово, было не исключительным, а инструментальным. Согласно этим представлениям, Бог благословил Израиль быть благословением всех племен земных (Быт 12:3, Исх 19:4–6). То же самое можно применить к христианам и мусульманам. Я держал этот довод в себе десятилетиями, прежде чем уверовал, что народы мира достойны большего, чем быть объектом наших усилий. В Царстве Божьем никто не может быть превращен в объект. О другом взгляде на Авраамово благословение я написал в девятой главе.
Я начал рассуждать, что либо каждое человеческое существо имеет подлинную возможность познать Единого Бога, либо Бог не может в хоть сколько–нибудь значимом смысле быть Богом всего человечества. Иными словами, если познание Бога — способ жизни и если Бог разделил мир посредством откровения, тогда участь тех, кто не получил дарующего жизнь откровения Божьего — служить не чем иным, как «контрольной группой» в эксперименте космических масштабов, обильным человеческим жертвоприношением. Строго говоря, Яхве, Авва (то есть «папа», как с любовью называл Бога Иисус) или Аллах ничем не отличаются от Молоха, древнего бога разрушения, во славу которого, как сказано в Библии, требовалось приносить человеческие жертвы.
Большинство людей или по крайней мере часть их были бы в этом, случае сотворены Богом ради единственной цели — умерщвления. Достоин ли поклонения такой Бог? Я спрашивал себя: «Вправе ли мы задавать подобные вопросы о Боге? Можем ли мы подвергать сомнению мотивы, мудрость, возможности Бога?» И пришел к выводу, что не только вправе, но и обязаны. Вера — акт возложения на Бога больших надежд. Так почему бы и не спросить? Наши священные писания побуждают нас твердить, что Бог есть свет, в котором нет тени. Большие надежды — не оскорбление имени и сущности Бога, а Его почитание. Это способ отличать Бога от не–божеств, способ поклонения Богу.
Временами мы говорим себе: «Бог — тайна, пути Господни неисповедимы. Значит, все, что связано с объяснением сущности Бога и Его путей, недоступно нашему пониманию. Мы не Бог, нам придется смириться со своим незнанием». Это я осознал. Я осознал, что мы не можем этого понять. Да, мы не в состоянии познать Бога таким, каков Он есть. Мы — всего лишь человеческие существа. Но вопросы о Боге отнюдь не казались мне бессмысленными. Слова «Бог — тайна» — слишком часто служат для прекращения разговора в корыстных целях, ими пользуются, чтобы избежать необходимости отвечать на вопросы, ответов на которые мы не знаем. Мы можем следить за тем, чтобы наши представления о Боге оставались неоспоримыми, оберегать их от выводов, которые могут вынудить нас допустить присутствие Бога в людях, с которыми мы не согласны. Если принимать во внимание подобные вопросы, может понадобиться изменить наше богословие, богослужение, ритуалы. Рабство определенности способно вытеснить свободу веры и лишить нас возможности говорить: «Мы не знаем», «мы приносим извинения», «мы хотим измениться», «что и как мы можем исправить?»
Если мы предпочитаем толковать наши священные тексты и бережно хранимые традиции таким образом, чтобы способствовать укреплению представлений о Боге, который сторонится людей, не принадлежащих к нашей религии, разве этот выбор не сделает Бога не только менее божественным, но и менее человечным? Разве Бог не должен обладать способностью к справедливости и состраданию — по крайней мере, соответствующей человеческой? Все эти вопросы не давали мне покоя, пока я признавался в сомнениях. Или у каждого есть реальная возможность обрести Бога и, следовательно, жизнь, или Бог недостоин поклонения. Представления о Боге, который таинственным образом сторонится всех, обманывают нравственные ожидания широких народных масс и должны обманывать нравственные ожидания страстно верующих. Ибо Бог, сотворивший человеческие существа и обрекший их на смерть, дабы продемонстрировать последствия жизни вне иудаизма, христианства или ислама, несовместим с самой сутью учений иудаизма, христианства и ислама. Представлять себе Бога отдающим предпочтение какой–либо группе людей было бы просто не по–иудейски, не по–христиански и не по–мусульмански. В этом случае место Единого Бога заняло бы божество. Если Бога нет за пределами наших религий, Его наличие в них уже не имеет значения [5] .
5
Сам будучи ревностным христианином, я, разумеется, верю, что христианская Библия и Иисус — всеобъемлющее откровение о Божьей природе и воле. Иудаисты так же относятся к Торе, мусульмане — к Корану и пророку Мухаммаду. Я не считаю все эти откровения о Боге одинаковыми! То, что христиане подразумевают под «милостью и безоговорочной любовью», — единственное в своем роде, точно так же, к примеру, как уникальна мусульманская концепция «подчинения одному Богу». Тайны нашей веры — особенные. Но я убежден, что это откровения об одной и той же реальности. Для меня эта реальность — Царство Божье, о котором говорил Иисус. Все мы ведем речь об одной и той же жизни, одном и том же человечестве, одном и том же мире. Следовательно, хотя наши тайны различаются, Бог полностью пребывает «в них», как полностью пребывает «в нас». И это относится ко всем группам людей на земле, не только к авраамическим религиям. Никто не забыт.