Это я тебя убила
Шрифт:
Орфо открывает парадные двери и стоит в ожидании, пока я выйду. Часовых – ни у крыльца, ни у фонтана – нет. Поймав мой недоуменный взгляд, она поясняет:
– Видимо, отец снял их сам. Можно ждать его к завтраку.
Удивительно. Плиниус, насколько я помню, ел с детьми в лучшем случае раз в неделю. Обычно он погружался в дела – экономические, дипломатические, оборонные, – очень рано и поздно из них выныривал. Вряд ли что-то изменилось сейчас, когда на него обрушилось столько множащихся бед. Он ведь все же готовит почву на случай смерти Орфо: раздает указания доверенным лицам; составляет буллы, которые можно будет вскрыть только «по особому распоряжению», и список тех, кто
Плиниус – хороший, настоящий хозяин, и, видимо, именно сейчас его… склонности достигнут пика. Склонности, не способности – так мы это называем, ведь способностями в классически необычном понимании обладает лишь несколько из почти двух десятков демосов. Волшебники с их веером сил. Целители с их правда облегчающими боль руками. Садовники, которых правда любит природа. Законники, способные распознавать ложь. У хозяев способностей нет, но они не могут жить, если вокруг нет порядка.
Орфо, идя рядом со мной, низко-низко опускает голову. Возможно, думает о том же, а я думаю теперь о том, что она мне сказала. Плиниус знает правду о ее поступке, хотя такую жертву она вполне могла не приносить. Сказала бы, будто во всем, включая мою пропажу, виноват некий Монстр. Монстр, не она. Сколько я ее помню, разочарование отца было для нее самым страшным наказанием на свете. Но, похоже, что-то и вправду сильно поменялось.
Старый сад, стоит только сойти с крыльца, окутывает меня приветливой тенью, боль уходит из век. Я осматриваюсь, не в силах скрыть интереса: как же давно я не видел эти места. Огромные апельсины, высаженные полумесяцем вокруг замка; вереница черешен слева и олив справа от разбегающихся дорожек; беспорядочные заросли диких юкк, ромашек, горошка и анемон, сменившие геометричные розарии и лилейники королевы Валато. Водоем, подле которого в праздники пируют замковые гости, окружен садом камней – веяние Ийтакоса, главной империи Восточного континента. Камни словно под зелеными мшистыми покрывалами, а в самом пруду появились незнакомые мне круглые цветки с большими листьями. Их резные лепестки – цвета зари и яичного желтка.
– Лотосы, – называет их Орфо.
– Это я притащил, – хвастается Скорфус. – У нас в Игапте их полно, я обожаю их, так что, когда уезжал, повесил мешок с ними на шею.
– Видимо, поэтому ты тогда чуть не утонул, – подначивает она, сощурившись.
– Нет, я же говорил, из-за качки я едва соображал и забыл, как летать!
– На будущее знай, что плавать лучше без грузов на шее.
– Да что бы я без тебя делал, человечица!
Они переругиваются так, словно находятся в каком-то своем мире, далеко. Я слушаю, ощущая что-то, чего не могу объяснить. Не самое приятное. Холодное и тяжелое. Зачем-то напоминаю себе: это лишь кот. Хорошо, не совсем, фамильяры куда умнее, сильнее, и для них нормально держаться так, будто они вправе занять собой все пространство и в реальности, и в чужой голове. Некоторые, как я слышал, считают себя наместниками богов, пусть даже размер не позволяет им сделать с человечеством ничего действительно серьезного.
Одну секунду. Какое вообще мне до него… до них… дело?
– Красивые? – тихо спрашивает Орфо.
Не оттуда. Не из мира, который делит со своим котом. Она здесь, рядом, и ее интонация звучит как в детстве. «Я посадила хорошие цветы, Эвер?» «Тебе не скучно, Эвер?» «Пожалуйста, скажи, что я не раздражаю тебя, Эвер». Не тон маленькой принцессы, привыкшей, что мир послушно вертится вокруг нее. Тон одинокой девочки, у которой едва ли не впервые появился тот, с кем она может заговорить когда угодно и о чем угодно, не борясь за внимание с государственными делами и теми, кто помогает их делать. Я никогда не мог оставить этот тон и этот ищущий взгляд без внимания. Но сейчас я пожимаю плечами и смотрю вперед. Орфо больше не нарушает тишину.
Наверное, я зря вышел на улицу. А может, проблема шире и нам вообще не стоило говорить. По крайней мере, так долго. И так откровенно. Но Орфо вывернула все именно так – незаметно, быстро мы рухнули в прошлое, где еще приходились друг другу не теми, кем сейчас. Потоптались по руинам нашего почти-счастья. Похоже, она помнит его крепко, болезненно. Помню и я, и это еще одна причина, почему мне так сложно. Новая Орфо во многом держится иначе, чем прежняя. Каждую минуту нашего разговора она то открывалась для удара, словно забываясь напрочь, то начинала прозрачную, но довольно ловкую двойную игру.
«Я скучала».
«Мне очень жаль».
«Я хочу, чтобы ты жил, что бы ни случилось со мной».
«Я та еще дрянь».
«Я предлагаю тебе сделку».
«Я могла бы не отлавливать тебя по катакомбам».
Могла бы. При других обстоятельствах. Я бросаю на Орфо взгляд, чувствуя, как именно эта фраза горит в рассудке, но справляюсь с собой и не даю себе по-настоящему разозлиться. Дергаю подбородком, прежде чем она открыла бы рот и спросила бы, что случилось. Немного прибавляю шагу: кажется, идти уже легче, ноги более-менее окрепли.
Мы проходим по боковой аллее еще немного и там, где она раздваивается, сворачиваем в сторону высоких неухоженных кипарисов. Тайный угол. Крепостная стена. Место, куда Плиниус восемь лет назад вел меня так тихо, будто мы шли ловить редкое, пугливое животное. «Моя дочь стала очень нелюдимой в последний год, – пояснил он мне, точно оправдываясь. – Почти такой же, как был до войны ее брат. Не пугай ее, хорошо?» Орфо не испугалась. Она вообще показалась мне довольно бесстрашной уже тогда. Конечно, не принцессой, способной охотиться на чудовищ в тораксе, с мечом и с хлыстом. Но и не олененком, готовым бежать сломя голову от треска веток.
Я чувствую это сразу. Ландыши. Их запах острее, чем запахи свежих лепешек, жареных орехов, молодого сыра, меда и этого странного напитка из горьких бобов, который четыре года назад еще только входил в моду. Те же бобы, привозимые с Дикого континента, прежде разгрызали и держали под языком, уверяя, что они бодрят; потом приноровились молоть и заваривать, но победить едкую горечь не смогли. Теперь напиток пахнет как-то иначе, приятнее. Туда, похоже, добавили специи.
– Эвер, – гулко раздается под тенистыми кронами. Плиниус встает с места, едва мы показываемся из-за поворота, и идет вдоль стола. Он спешит, но даже это выглядит величественно.
Я застываю первым, прикованный к месту тяжелым теплым взглядом. Плиниус, в отличие от Орфо, поменялся мало, даже седины особенно не прибавилось – он разве что еще немного раздобрел. Несмотря на это, ходит он по-прежнему почти без одышки, а когда останавливается в шаге от меня, кажется скорее Святой Горой, чем просто полным стареющим королем. Он протягивает руку. В ней всегда тонула что тонкая ладошка Орфо, что более крупная кисть Лина. Тонула и моя; тонули руки послов и правителей, приезжавших в Гирию. Я знал: многих из последних это задевает, они чувствуют себя неловко и тревожно. Первую минуту-две; дальше – ощущают, что находятся рядом с хозяином, который не знает надменности и не делает зла.