Это я тебя убила
Шрифт:
– Не знаю. И… рановато тебе об этом думать, не так ли?
Орфо разжимает руку, и груша падает на стол.
– Так, – предостерегающе начинает Скорфус, взмыв в воздух.
– Надеюсь, папа, хотя бы ты все-таки не начал желать, чтобы я умерла.
– Нет, нет, что ты! – спохватывается он и, вздохнув, наклоняется к ней, чтобы обнять. Тонкие смуглые пальцы, унизанные самоцветными кольцами, вцепляются в его широкое предплечье. Орфо жмурится. – Ну прости меня, прости. Просто слишком
Все-таки она стала еще более стойкой: просто кивает, впившись крепче, вместо того чтобы отпрянуть и прошипеть проклятие или дернуть за усы. Наверное, боги и это имели в виду, когда вводили правило «Короли отличаются от обычных людей». Если королевский ребенок совершает ошибку, родитель не может безоговорочно остаться на его стороне. И наоборот. До последнего дня нашего знакомства Лин регулярно убирался на могиле матери и носил ей свежие венки из лавра и лимонника. Но всегда говорил: «Хорошо, что она заплатила за свое зло».
Я опускаю глаза и смотрю в кубок, полный горькой черноты. «Хотя бы ты» сопровождалось взглядом в мою сторону, не злым, но полным отчаяния. Беру лепешку, стараясь изобразить, будто я-то точно ничего не вижу и не слышу. Но мысль что-то проглотить по-прежнему меня не вдохновляет, больше всего хочется встать и уйти, вернуться в постель. Может, они даже поняли бы это. Точно не стали бы останавливать. Это невыносимо, ведь они ругаются из-за меня, хотя, сколько я их знал, никогда не ругались. А еще они говорят о том, что я запрещаю себе осмысливать, с чем не могу справиться и на что не смог бы ответить. Более того, ответ дальше и туманнее с каждой минутой.
Хочу ли я, чтобы Орфо умерла за то, что сделала? Эта чужая, взрослая Орфо, которая спокойно прожила четыре года, заменив меня котом? Прожила, пока то, во что она меня превратила, убивало людей? Не знаю. Я слишком плохо представляю, какой была эта жизнь изнутри. И есть как минимум один вопрос о моем спасении, ответа на который я пока не услышал.
– Я все равно люблю тебя, Орфо, – говорит Плиниус, судя по звуку, целуя ее в макушку. – И упрямо верю, что оба вы будете жить долго и счастливо. – Наверное, он смотрит на меня. – Но и сам я не дам вам лишить меня такой судьбы. Понятно?
– Да-да, корону я у тебя заберу, ты так или иначе не умрешь, – уверяет Орфо, чуть мрачно, но все же посмеиваясь. – Королевский кот просто не даст мне отказаться.
– Это точно. – Скорфус снова приземляется недалеко от меня, сбив из вазы пару груш.
– Ну и славненько. – Стол подрагивает: Плиниус, то ли крякнув, то ли хрустнув суставами, встает. – Тогда отличного всем денька, а я сегодня встречаю посла Физалии и разбиваю кувшин о новый флотский флагман. Ну и другие дела есть. – Напоследок он подхватывает уроненную Орфо грушу и сует в карман. – Веселитесь.
Напутствие могло бы быть издевкой, но нет. Хозяева видят мир немного иначе, нежели остальное человечество: для них беды, маячащие на горизонте, пусть даже огромные и неодолимые, как грозовые тучи, – не повод перестать радоваться моменту.
Он уходит. Мы остаемся втроем, в тишине, полной запаха ландышей. Орфо и ее кот смотрят на меня словно бы с ожиданием. Приходится встретиться взглядом – лучше с ней, чем с ним. Она вдруг встает и пересаживается ко мне ближе: длинная лавка легко позволяет это сделать.
– Знаю, это было отвратительно. – Она все еще растягивает губы в улыбке, но в прошлом я слишком хорошо научился читать по ее глазам. Она чуть не плачет. – Ты извини.
– Даже не думал, что ты правда все ему расскажешь! – Пожалуй, я благодарен Скорфусу за то, как он сталкивает нас с тяжелой темы родительского разочарования. – Ну, про то, что убил их просто так.
– Не просто так, – жестко одергивает его Орфо. Тут же спохватывается. – То есть…
– Не бери в голову, – прошу я, вздохнув. – Для меня это тоже… почти «просто так». Я уже говорил об этом.
– О «своем чувстве справедливости», – выплевывает она. Почему-то злится.
– Своем долбаном чувстве справедливости, – прибавляет Скорфус непонятное слово.
– Что? – на всякий случай уточняю я, мысленно повторив его про себя. Звучит оскорбительно.
– Ничего, он просто бесится более открыто, чем я; он кот, может себе позволить, – вздохнув, поясняет Орфо и заглядывает в мой кубок. – Как тебе?..
Рассеянно отпиваю. Глаза мигом лезут на лоб: все еще горько.
– Мерзость какая… – Едва сглотнув, хочу все же налить себе воды, но тут Орфо ловко берет кувшин, кажется, со сливками и опрокидывает над кубком. Напиток становится неожиданно не серым, а нежно-коричневым.
– А так?
Смирившись с судьбой, пробую снова. Удивленно поднимаю взгляд:
– Намного лучше.
Орфо довольно улыбается; на щеках слабо проступают ямочки. Я ловлю себя на мысли, что не могу отвести глаз от ее лица. Хочу… пожалуй, хочу окончательно понять, что именно в нем изменилось. Возможно, это будет первый шаг к пониманию всего остального.
Она не накрашена сейчас, но я легко представляю ее с «кошачьими» стрелками, как на портрете. В Физалии и Игапте такой макияж был женским, мужчины предпочитали «панду» – меньше акцента на внешние углы глаз, больше – на толстую обводку век. И то и другое отталкивало меня, особенно когда «кошачьи» глаза рисовал мне хозяин. Помню, как потом, склоняясь над раковиной, я яростно стирал все это с лица, и слизистые щипало. Сейчас даже представить себе не могу, что будет, если я возьму на пальцы немного этой смешанной из золы, тертого малахита и масел дряни и хотя бы поднесу к своим глазам.