Этот бессмертный
Шрифт:
Никто не смотрел, как я выходил.
Игровая комната располагалась в другом конце длинного коридора. Еще на подходе я услышал «чок!», потом последовала тишина, затем еще раз «чок!».
Я приоткрыл дверь и заглянул внутрь.
Хасан был в комнате один. Он стоял спиной ко мне, но услышал, как открылась дверь, и быстро обернулся. На нем был длинный пурпурный халат; в правой руке он взвешивал нож. На затылке виднелся здоровенный кусок пластыря.
– Добрый вечер, Хасан.
Рядом с ним стояла подставка
– Добрый вечер, — медленно ответил он и, хорошенько подумав, добавил, — как поживаешь?
– Прекрасно. Я пришел задать вам тот же вопрос. Как ваша голова?
– Боль сильная, но пройдет.
Я прикрыл за собой дверь.
– Вы, должно быть, вчера видели сны наяву.
– Да. Мистер Дос Сантос мне сказал, что я боролся с призраками. Я не помню.
– По крайней мере, можно точно сказать, что вы курили не ту штуку, которую толстый доктор Эммет назвал бы «каннабис».
– Нет, Караги. Я курил цветок-вурдалак, испивший человеческой крови. Я его нашел около Прежнего Места Константинополя и тщательно высушил. Одна старуха сказала мне, что благодаря этому я смогу видеть будущее. Она наврала.
– …А кровь вурдалака побуждает к насилию? Об этом стоит написать новую балладу. А кстати, вы только что назвали меня Караги. Мне бы не хотелось чтобы вы это делали. Меня зовут Номикос, Конрад Номикос.
– Хорошо, Караги. Я удивился, увидев тебя. Я думал, что ты давно умер, еще тогда, когда твой корабль разбился в заливе.
– Караги действительно тогда погиб. Надеюсь, вы никому не говорили, что я на него похож?
– Нет, я не веду пустых разговоров.
– Хорошая привычка.
Я прошел через комнату, выбрал себе нож, взвесил его на руке и бросил; он воткнулся дюймах в десяти справа от центра.
– И давно вы работаете на мистера Дос Сантоса? — спросил я Хасана.
– Примерно месяц. — Он тоже бросил нож; тот воткнулся на пять дюймов ниже центра.
– Вы его телохранитель, да?
– Это так. Я охраняю еще этого синего.
– Дон говорит, что боится покушения на жизнь Миштиго. Существует реальная угроза, или он просто хочет подстраховаться?
– Возможно и то, и другое, Караги. Я не знаю. Он платит мне только за охрану.
– А если я заплачу вам больше, вы мне скажете, кого вас наняли убить?
– Меня наняли только охранять, но даже если бы дело обстояло иначе, я бы все равно не сказал.
– Не думаю. Надо вытащить ножи.
Мы прошли через комнату и выдернули ножи из мишени.
– Теперь допустим, что это я, что вполне возможно, — так почему бы нам не уладить это дело прямо сейчас? У нас у каждого в руках по два ножа. Тот, кто выйдет из этой комнаты, скажет, что другой на него напал,
– Нет, Караги.
– Что именно нет? Нет — не меня вы должны убить или нет — вы не хотите делать это таким образом?
– Я мог бы сказать нет, не тебя. Но ты бы все равно не знал, правду я сказал или нет.
– Это верно.
– Я мог бы сказать, что не хочу делать это таким образом.
– Это правда?
– Я так не говорю. Но чтобы порадовать тебя хоть каким-то ответом, я скажу следующее: если бы я пожелал тебя убить, я бы не стал пытаться сделать это ножом, и не стал бы с тобой боксировать или бороться.
– Это почему?
– Потому что много лет назад я мальчишкой работал на курорте в Керчи — прислуживал за столами богатых веганцев. Ты меня тогда еще не знал, я только что приехал с Памира. А ты как раз появился в Керчи со своим другом-поэтом.
– Теперь припоминаю. Да… В тот год умерли родители Фила — они были моими хорошими друзьями — и я собирался определить его в университет. Но тут этот веганец, который увел у Фила его первую женщину, приехал с ней в Керчь. Точно, он еще выступал на эстраде, — я забыл его имя.
– Это был боксер-шаядпа по имени Трилпай Лиго, и выглядел он, как гора на равнине — высокий, несокрушимый. Он боксировал без перчаток с веганскими цестусами — полосками кожи с десятком заточенных шипов, которыми обматывают кисти.
– Да, я помню.
– Ты прежде никогда не боксировал с шаядпа, но с этим стал драться из-за девчонки. Собралась большая толпа — веганцы и земные девки, а я влез на стол, чтобы лучше видеть. Через минуту у тебя вся голова была в крови. Он старался сделать так, чтобы кровь потекла тебе в глаза, а ты только тряс головой. Мне тогда было пятнадцать лет, я убил только трех человек, и я думал, что тебе конец, потому что ты его даже не коснулся. И вдруг твоя правая рука просвистела в воздухе, как брошенный молот. Ты ударил его в середину двойной кости, которая у этих синих в груди — а они в этом месте покрепче нас — и расколол его, как яйцо. Мне бы этого никогда не сделать, я уверен — вот почему я боюсь твоих рук. Позже я узнал, что ты поборол и удавил вампира. Нет, Караги, тебя я стал бы убивать с приличного расстояния.
– Это было так давно… Я не думал, что кто-нибудь помнит.
– Ты отбил девчонку.
– Да. Я забыл ее имя.
– Но ты не вернул ее поэту. Ты оставил ее себе. Вероятно, именно поэтому он тебя ненавидит.
– Фил? Из-за этой девчонки? Я даже забыл, как она выглядела.
– А он так и не забыл. Вот почему я думаю, что он тебя ненавидит. Я носом чую ненависть и ее истоки. Ты отобрал у него его первую женщину. Я там был.
– Это она так захотела.