Этот бессмертный

Желязны Роджер Джозеф

Я опустился на колени и стал поправлять одеяльце, чтобы получше его прикрыть.

Одеяльце спереди приоткрылось, и Эллен ойкнула, увидев младенца.

В груди ребенка был врожденный свищ, и внутри что-то шевелилось.

Рыжая вскрикнула, отвернулась и заплакала.

– Что это? — спросил Миштиго.

– Один из брошенных детей, — ответил я. — Из меченых.

– Как ужасно, — произнесла Рыжая.

– Что ужасно — его вид? Или то, что его бросили? — спросил я.

– И то, и другое.

– Дайте его мне, — сказала Эллен.

– Не трогай его, — остановил

ее Джордж. — Вызовите скиммер, — приказал он, — его надо сразу отправить в госпиталь. У меня здесь нет инструментов, чтобы сделать операцию. Эллен, помоги мне.

Она уже была рядом, и они вместе стали рыться в его медицинской сумке.

– Запиши, что я делаю, и приколи бумажку к чистой пеленке, чтобы врачи в Афинах знали.

Дос Сантос тем временем вышел на связь с Ламией, чтобы к нам направили один из наших скиммеров.

Эллен наполняла шприцы для Джорджа, протирала порезы и укусы ватными тампонами, мазала мазью ожоги и все это записывала. Они накачали младенца витаминами, антибиотиками, адаптогенами общего действия и еще полудюжиной разных средств — я в конце концов сбился со счета. На грудь положили марлевую салфетку, чем-то сверху побрызгали, завернули ребенка в чистую пеленку и прикололи записку.

– Какой ужас! — произнес Дос Сантос. — Бросить ребенка-калеку, оставить его умирать такой смертью!

– Здесь всегда так делают, — заметил я ему, — особенно вблизи Горячих Мест. В Греции всегда существовала традиция детоубийства. Меня самого оставили на вершине холма в тот день, когда я родился. И я тоже пролежал там всю ночь.

Он в тот момент зажигал сигарету, но остановился, услышав эти слова, и уставился на меня.

– Вы? Почему?

Я засмеялся и показал глазами на свою ногу.

– Это запутанная история. Я ведь ношу ортопедический ботинок, потому что эта нога короче другой. Кроме того, я, кажется, был очень волосатым младенцем, и вдобавок у меня разные глаза. Я подозреваю, что меня бы оставили в доме, если бы все ограничивалось только этим, но я еще и родился на Рождество, и это решило дело.

– А что плохого в том, чтобы родиться на Рождество?

– По местным поверьям, боги считают такой поступок чересчур самонадеянным. Поэтому дети, рожденные в это время, — не люди по крови. Они из племени разрушителей, они сеют опустошение и панику. Их называют калликанзаросами. В идеальном случае они выглядят как наши вчерашние знакомцы с рогами, копытами и так далее, но это не всегда так. Они могут выглядеть и так, как я, — решили мои родители, если только они действительно были моими родителями. Вот они и оставили меня на вершине холма, чтобы вернуть по принадлежности.

– А что же случилось потом?

– В деревне был старый православный священник. Он прослышал об этом, пришел к ним и сказал, что это смертный грех так поступать, и пусть они лучше поскорее заберут ребенка обратно и к следующему дню подготовят его к крещению.

– Ах так! И таким вот образом вы были спасены и окрещены?

– В некотором роде да, — я взял одну из его сигарет. — Они действительно принесли меня обратно, но они утверждали, что я — вовсе не тот младенец,

которого они там оставили. По их словам, они оставили подозрительного мутанта, а забрали еще более сомнительного подменыша. И еще более уродливого, по их мнению; то есть взамен они получили еще одно рождественское дитя. Их ребенок, как они вспоминали, был сатиром, и они предположили, что какая-нибудь тварь из Горячего места родила дитя, похожее на человеческое, и бросила его так же, как они — в результате получился обмен. До того меня никто не видел, так что их рассказ невозможно проверить. Священник не желал ничего об этом слышать и сказал им, что они должны принять меня. Но они были очень добры ко мне, когда примирились с фактом. Я очень быстро рос и был силен не по годам. Им это нравилось.

– Так вас окрестили?

– В некотором роде, наполовину.

– Наполовину?

– Со священником случился удар, когда он меня крестил, и вскоре он умер. Это был единственный священник в округе, и я не знаю, прошел ли я должным образом всю процедуру.

– Одной капли уже достаточно.

– Я тоже так думаю. Но я в самом деле не знаю, как было дело.

– Может быть, вам лучше окреститься заново? Просто для надежности.

– Нет, если уж Небо не пожелало меня тогда, второй раз проситься я не стану.

Мы поставили посадочный знак на поляне поблизости и стали ждать скиммер.

В этот день мы прошли еще километров двенадцать, что было весьма неплохо, учитывая задержку. Ребенка у нас забрали и отправили прямо в Афины. Когда скиммер сел, я громким голосом осведомился, не желает ли кто-нибудь еще улететь. Однако желающих не нашлось.

А случилось все в тот же вечер.

Мы все собрались у огня. Костер был восхитительный — он хлопал в ночи сверкающими крыльями, согревая нас, от него распространялся смолистый запах и в воздух поднимался столб дыма… Очень мило.

Хасан сидел здесь же и чистил свой дробовик с алюминиевым стволом.

Это ружье с пластиковым прикладом было действительно очень легким и удобным.

Пока он занимался этим делом, ружье медленно клонилось вперед, постепенно поворачиваясь, и в результате оказалось направлено прямо на Миштиго.

Надо признать, он это все проделал очень четко. В течение примерно получаса он перемещал ствол ружья практически незаметными движениями.

Я почти попался, но когда в моем сознании отпечаталось направление ствола, я в три прыжка оказался рядом с ними вышиб ружье у него из рук.

Оно звякнуло о какой-то камешек футах в восьми от нас. У меня руку прожгло, так сильно я по нему ударил.

Хасан вскочил на ноги, челюсти его ходили туда-сюда под бородой и щелкали, как кремень о кресало. Только что искр не было.

– Ну скажи же! — заорал я. — Давай, скажи что-нибудь! Что угодно! Ты, черт возьми, прекрасно понимаешь, что ты сейчас делаешь!

Его передернуло.

– Давай! — повторил я. — Ударь меня! Только тронь меня. Тогда все, что я сделаю, будет самообороной, спровоцированным нападением. Даже Джордж потом не сможет собрать тебя обратно.