Этот культ мой
Шрифт:
– Аристарх, ты ли это? Давненько тебя не видела. Еще худее стал? Совсем за собой не следишь. Мое то здоровье как всегда, а тебя, что? Подлатали?
– Не переживайте, в меру слежу за собой, если бы не следил, выглядел бы еще хуже. А здоровье, честно говоря улучшилось. После того, как полежал в больнице, стало на много лучше, чем раньше. И спасибо вам, за то, что вызвали полицию. Думаю, если бы не вы, я бы не выжил.
– Не стоит благодарности, это все, что я могла сделать. Да и рада за тебя. Скоро на полную поправку пойдешь. Может и ногу вылечишь… - протирая очки своим платком, сказала бабка.
–
– Да, именно он.
– произнес я, горько улыбнувшись. Шутка ли, что мою ногу смогут вылечить? Ее уже не починить. И так повезло, что я смог выжить на крыше, так что жаловаться не буду хотя бы сегодня.
– Эх, Аристарх, возьми вот это.
– сказал бабушка, доставая из кармана горсть шоколадных конфет, завернутых в пленку.
– Это от меня гостинец и передай, что не забываю ее, сама к сожалению с тобой пойти не смогу, ноги уже не те, что в молодости. Даже просто посидеть здесь, приходится много сил прилагать.
– Не переживайте, передам.
– взяв горсть конфет ответил я, после чего продолжил.
– Ну, я пойду, а то боюсь опоздаю на автобус.
– Беги, смотри только не споткнись, хи-хи.
– сказала старушка, слегка похихикав и продолжив наблюдать за поедающими черствый хлеб голубями своими подслеповатыми, покрытыми серой пеленой глазами.
Голубое, солнечное весеннее небо было скрыто под тучными, грязными облаками, создавая атмосферу обреченности над и так не самым веселым городом нашей необъятной страны.
Дойдя до ближайшего цветочного взял букет цветов. Мне собрали самый роскошный букет из четного количества гвоздик, который мог себе позволить. После этого, зашел в продуктовый, взяв выпечку и конфет.
Пусть моя бедность и создает очень много проблем, так как слишком много средств уходит на оплату квартиры и кредиты, которые честным трудом я смогу оплатить еще не скоро, но на подобные вещи откладываю на протяжение месяцев. Сам не поем, но такой букет собрать обязан.
Дойдя до полу разрушенной, обшарпанной, оплеванной и разрисованной уродливыми граффити остановки дождался грязного, словно вымазанного землей с колес до крыши серого автобуса, который старше меня не много, ни мало раза в два.
Зашел в общественный транспорт и выбрав более-менее целое сиденье, сел у окна, что бы никому не мешать. Раньше, до того как устроиться на работу я бы надел наушники и включил музыку, но теперь, когда мне приходится целыми днями сидеть в этом проклятом ободке, я на них смотреть даже не могу. Даже уши слегка деформировались и сильно прилегают к голове, словно мокрая бумага к асфальту.
Тучи продолжают сгущаться, а к ним присоединился еще и смог, которого в этой части города быть не должно. Видать уже все фильтры на доменных печах засорились. А наши предприятия хрен клали на какие-либо нормы, поэтому эта халатность останется не только без внимания, но и наказания виновных. Главное, что бы в транспорт не попало, а остальное сейчас не важно.
Автобус проезжает остановку за остановкой. Я же с ненавистью и грустью наблюдал за меняющимся пейзажем, во всяком случае тот вид, что я еще могу разглядеть. Красное, потрескавшееся двух этажное здание - детский сад, в который я ходил будучи ребенком. Помню однажды утром, мама привела меня сюда на завтрак, сказав, что отец заберет меня вечером. По итогу я до ночи проторчал вместе с охранником и воспитательницей, пока мама в попыхах не прибежала.
Как оказалось этот алкаш не только забыл про меня — своего единственного ребенка, который ждал его весь вечер, но и пропил половину мебели, которую купили всего за неделю до этого. Маменька испугалась, что вместе с мебелью забрали и меня, когда этот ублюдок в пьяном угаре соврал, что все же не забыл и забрал свое чадо. По итогу она сначала побежала к его собутыльникам, но не найдя меня там, уже после этого примчалась в садик.
Синяя школа, под номером N - та, в которой я учился. Не самое плохое место, о котором сохранилось хотя бы часть хороших воспоминаний, правда и в ней старый алкаш успел подпортить мне репутацию. В третьем классе, уже когда мама ушла от него и взяла в ипотеку квартиру в той свечке, где сейчас живу я, этот уеб@№ приперся ко мне на урок физкультуры, проходящий на улице, весь в старых засаленных одеждах. И ладно бы только это.
Это сейчас, школа со всех сторон закрыта забором, а тогда здесь не было даже фонарных столбов, освещающих тротуар. Да даже тротуара не было, только щебень.
В силу отсутствия каких-либо ограждений папаша притащился весь облеванный и развеселый, с бутылкой водки в руках. Тогда я в первый раз сказал, что не считаю его своим отцом. Ох и сильно же он орал. Разбил бутылку и попытался меня прирезать прямо там, на месте.
Тогда за меня заступился наш физрук — Степан Аркадьевич, сорокалетний двухметровый качек и бывший боксер. Ох и сильно же он тогда отделал пьяницу, разбивая его лицо чуть ли не в фарш. А я смотрел на это не моргая. Можно даже сказать, что я получал от этого некоторое удовольствие. Нет не некоторое. Я был счастлив. Да, это плохо, просто омерзительно, что такое могло мне понравиться, но не могу ничего с собой поделать. Если бы только вы представили, как сильно он достал меня и мою матушку. Даже не представляю, что могло понравиться самому доброму и правильному человеку, которого я знал в этом ублюдке.
После того случая пьянчуга долго не появлялся, а учитель физкультуры стал моим самым горячо уважаемым учителем, которого я до сих пор вспоминаю добрым словом. В конце-концов это именно он привел меня в мир легкой атлетики, дав мне надежду на лучшее будущее.
Но если есть что-то положительное, где-то существует и отрицательное. В моем случае — это знаменитый, старый стадион нашего города. И хотя через его остановку мы из-за маршрута не проезжали, я точно знаю, что он сейчас не далеко, примерно в километре от меня.
На счет этого места у меня когда-то были только хорошие мысли. Ведь именно там я начал получать награды и похвалу за свои старания от посторонних. Маменька конечно меня тоже всегда хвалила за помощь и давала понять, что любим. Но по своей сути все матери обязаны это делать. Не мы выбираем где родиться и и происходит это тогда, когда это делают два человека, которые хотят незащищенного секса и чистой любви. Мы же — дети чужой похоти и первородного греха вынуждены страдать, в этом холодном и чуждом для чего-то светлого мире.