Этот Странный Новый Мир
Шрифт:
— Не боишься один ездить?
— Днем не страшно Витя-джан. У нас как большая деревня, все друг друга знают, чужих людей не бывает. А от зверья отобьюсь. В прошлый раз шакалы за мной увязались, одного подстрелил, остальные отстали. А вот ночью я один в степь не сунусь.
— В новое селище не ездил? Что там за народ живет?
— Это, которые недавно с запада пришли? Заезжал к ним как-то, бедно живут, почти ничего не покупают.
— Наведаемся, посмотрим — Виктор тронул коня.
— Будь здоров Карен, смотри не спи больше — осклабился Пермяков — а то ишак по старой памяти в Железку увезет.
Некоторое время армянин смотрел вслед удаляющимся всадникам, а затем, забравшись
Часа через три такого неторопливого путешествия на горизонте блеснули металлом на солнце медленно вращающиеся крылья ветряка, возница несколько оживился, и его оживление передалось ослику, который, почуяв скорый отдых и кормежку, побежал значительно быстрее.
Тележка съехала на хорошо утоптанную дорожку, огибающую скалу с пятиметровой сторожевой башней, выстроенной вместо наблюдательной вышки. Впрочем, сама вышка тоже никуда не делась, ее просто перенесли на верхнюю площадку башни, и на ней по-прежнему маячил часовой. Между тем путник проехал вдоль высокой каменной стены Замка, оставил по правую руку открытые ворота крепости и повернув налево, пересек небольшой, но добротно слаженный бревенчатый мостик через Переплюйку, на берегу которой расположились три бани-землянки. Чуть поодаль чадила дымком кузница, радуя слух задорным перезвоном молотков. Дальше дорога заканчивалась, упираясь в крепкие, связанные из заостренных кольев ворота в глинобитной ограде, окружающей значительно разросшееся Заречье. В поселке уже насчитывалось почти полтора десятка саманных хат, которые населяло почти пять десятков жителей, в основной своей массе это были первые переселенцы из бывших эмиратов. И старожилов здесь оставались только Ковригины и Малиновские, занимавшие обширные подворья в центре.
Подъехав к одному из неказистых домишек, гордый сын кавказских гор, остановился и спрыгнул на землю. От остальных строений дом отличался приколоченным к стене куском черного пластика выдранного из автомобильной панели. Белой краской на нем было начертано: "ЛАВКА" и чуть ниже буквами помельче: "Владелец — Агрелян и Ко". Хлопнула дверь, из хаты выглянула худощавая, высокая женщина, на вид ей можно было дать лет тридцать пять-сорок.
— Здравствуй Карен — она подхватила осла под уздцы и повела его в огороженный плетнем двор — как семья? Как дорога?
— Здравствуй Анна — маленький армянин преобразился, надулся от важности и стал как будто даже выше ростом, теперь он был начальник, снисходящий до разговора с подчиненной — семья хорошо, доехал тоже хорошо.
— Вот и ладно — закивала головой Анна, помогая распрячь и загнать в сарай строптивую скотинку — сейчас осла твоего накормим, напоим, да ты ступай в дом, откушаешь с дороги, что бог послал. Василий мой, со старшеньким на рыбалке сегодня, младшая в школе, так, что одна на хозяйстве осталась.
Пока женщина возилась в сарае, Карен вошел в дом, окинул хозяйским взглядом стену, где на многочисленных полках и крючках лежали и висели образцы товара: резная деревянная и расписная керамическая посуда, пошитые из шкур и кож: пончо, безрукавки, штаны, мокасины и шапки. Одежда шилась в Торжке, в швейном цеху, где трудилось почти все женское население поселка. Одна из новых жен Фермера — Наталья, в своей прошлой жизни работала костюмером у злополучных "Фисташек" и к счастью смогла сохранить свои инструменты. Предприимчивый Агрелян, предложил организовать совместный бизнес, взяв на себя приобретение сырья в Пограничном, и организацию рынков сбыта. К нелегкому труду торгового представителя привлек своего земляка, которому доверял
Отдав должное нехитрой стряпне хозяйки Карен вольготно уселся на лавке и откинувшись на стену неспешно и вальяжно заговорил, наконец, о цели своего визита.
— Я товар новый привез.
— Товар это хорошо — закивала головой суетящаяся у камина женщина.
— Ну а как прошлую партию продала?
— Вот — женщина достала с полки и выложила на стол несколько монет — рубль и тридцать копеек, у меня как в банке. Сам видишь, торговля плохо идет.
— Вай, вай — сокрушенно покачал головой торговец — Анна как ты меня огорчаешь. За что только хозяин тебе каждый месяц десять копеек платит? Такие деньги получаешь и совсем плохо торгуешь, а еще говоришь, в торговле раньше работала. Что я буду Ашоту говорить? Извини Ашот, Анна деньги любит получать, а работать не любит, так?
— Что ты такое говоришь Карен — всплеснула руками женщина — сам же знаешь, чем мы живем: огород, охота, рыбалка. Откуда же деньгам то у людей взяться? Если только кто на хуторе у Василь Семеныча или у Арнольда на ферме подрабатывает, у тех кое-какие деньжата водятся, да у нас в семье, спасибо Ашоту Александровичу какая-никакая копеечка есть. А для остальных и пятак — целый капитал, хорошо на стол всегда есть, что поставить, с голоду никто не умирает, а уж роскошествовать то людям не на что.
— Ай, ай, ай, все сказала, одно только забыла. А Замок? У дружинников то всегда денежки есть, они жалование от казны получают. У вас поселок самый богатый, соль варят, варят, в море ходят мидии — шмидии, рыбу всякую берут, берут. В кузницу даже с Лесозаводска люди приезжают, заказы делают, такого мастера нигде нет больше. Где же деньги-то, как не у вас?: Кто хочет заработать, всегда заработает, а кто не хочет, будет на заднице сидеть и на жизнь жаловаться.
— Ну, придет дружинник или солевар, раз в полгода штаны себе новые купит, жена его горшок или плошку возьмет, так это же не каждый день бывает. Мука, крупа хорошо идут, так ты этих товаров мало привозишь, и на них Совет цены твердые установил, строго за этим делом следят. Да и сам помнишь, наверное? — последняя фраза была произнесена с некоторой долей иронии.
Карен недовольно поморщился, воспоминания были не из приятных. Три месяца назад Агрелян, сговорившись с Фермером, не внял предупреждению Совета и в два раза поднял цены на муку и крупу, сославшись на плохой урожай. Реакция властей была стремительной, гнев страшен, а суд и расправа коротки. Правда хитрый продюсер тогда, что называется "отъехал", свалив всю вину на своего торгового представителя, и сам отделался лишь солидным штрафом. Несчастного Карена хмурые дружинники разложили на лавке, на центральной площади, а затем при полном и молчаливом одобрении собравшихся зрителей, вдумчиво и сосредоточенно отходили ивовыми розгами, напоследок предупредив, что в следующий раз спекулянт так легко не отделается.
За преданность, поротую спину, и стоическое молчание, хозяин, расплатился щедро, облекши свою благодарность в звонкую монету и построив своему земляку большой дом, вместо той, землянки, где тот жил раньше, но неприятные ощущения в душе и поротом организме все равно остались. Однако бывший водитель автобуса терпел, у него была мечта, нет "МЕЧТА". Он надеялся подкопить денег, выкупить осла и повозку и работать только на себя, открыть свой бизнес, который будет передаваться в роду из поколения в поколение, от отца к сыну. И его дети не будут работать на чужого дядю, пусть даже и земляка, другие будут работать на них.