Этюд в багровых тонах (сборник)
Шрифт:
Стоял жаркий летний вечер, когда на дороге, ведущей к ферме, показалось облако пыли. Через какую-то минуту у самых ворот Джефферсон Хоуп резко осадил скакуна и спрыгнул на землю. Люси, дожидавшаяся в дверях, бросилась ему навстречу. Он привязал поводья к забору и пошел по дорожке, ведущей к дому.
– Люси, я уезжаю, – сказал Хоуп, взяв ее за руки, и нежно посмотрел в глаза. – Я не прошу тебя ехать со мной сейчас, но когда я вернусь за тобой, ты согласишься уехать со мной?
– И когда же это случится? – засмеялась она, но щеки ее зарделись.
– Через пару месяцев. Я приеду и попрошу твоей руки, дорогая. Никто не сможет помешать нам быть вместе.
– А отец? – спросила она.
– Он уже согласился, но при условии, что наши рудники заработают в полную мощность. Об этом можешь не беспокоиться.
– Ах, конечно, я согласна. Раз вы с отцом обо всем уже договорились, значит, все будет хорошо, – прошептала Люси, прижимаясь щекой к его горячей груди.
– Слава Богу! – воскликнул Джефферсон охрипшим голосом, наклонился и поцеловал ее. – Значит, решено. Ну, ладно, долгие проводы – лишние слезы. Ребята ждут меня у каньона. До встречи, моя любимая… До встречи. Через два месяца я вернусь, и мы снова будем вместе. Жди.
Хоуп отстранился от нее, вскочил на коня и понесся по дороге галопом, не оборачиваясь, словно боялся, что решительный настрой покинет его, если он хоть раз взглянет на ту, которую оставлял. Люси же стояла у ворот и провожала его глазами до тех пор, пока он не скрылся из виду. Потом она пошла домой, чувствуя себя самой счастливой девушкой во всей Юте.
Глава III
Джон Ферье разговаривает с пророком
Три недели прошло с того дня, когда Джефферсон Хоуп с товарищами покинул Солт-Лейк-Сити. Сердце Джона Ферье сжималось от горечи, когда он представлял себе, как молодой человек вернется и заберет у него приемную дочь. Однако ему достаточно было взглянуть на светящееся, счастливое лицо Люси, чтобы в очередной раз убедиться, что он принял верное решение. В глубине души Ферье всегда был уверен, что ни за что на свете не позволит дочери стать женой мормона. Подобные браки он вообще не считал браками, для него это был сплошной позор и унижение. Каковы бы ни были его взгляды на остальные догматы мормонов, в отношении этого Джон Ферье был непоколебим. Однако ему приходилось держать свое мнение при себе, поскольку в те времена на Святой Земле иметь взгляды, идущие вразрез с общепринятыми, было опасно.
Весьма опасно. Настолько опасно, что даже самые праведные мормоны, обсуждая вопросы религии, переходили на сдавленный шепот, ибо, если хоть что-нибудь из их слов могло быть понято неверно, это привело бы к неминуемому и скорому возмездию. Жертвы преследований теперь сами сделались преследователями, причем самого жестокого толка. Ни севильская инквизиция [70] , ни немецкий фемгерихт, ни тайные итальянские общества не сумели создать столь ужасной карательной машины, которая распростерла свои крылья над штатом Юта.
70
Инквизиция (от лат. inquisition – розыск) – в католической церкви XIII–XIX веков судебное полицейское учреждение для борьбы с еретиками. Широко практиковала шпионаж, доносы, пытки, казни. Осужденные обычно приговаривались к сожжению на костре.
Невидимость и таинственность, которой было окутано все, связанное с этой организацией, делало ее еще более ужасной. Она казалась вездесущей и всесильной, но в то же время оставалась невидимой и неслышимой. Люди, рискнувшие пойти против Церкви, пропадали бесследно, и никто не знал, где их искать и что с ними произошло. Жены ждали дома мужей, дети – отцов, но никто не возвращался, чтобы поведать о таинственном судилище. Одно неосторожное слово или необдуманный поступок, и человек попросту исчезал. И никто не догадывался о природе этой ужасной силы, держащей весь штат в стальном кулаке. Неудивительно, что люди жили в постоянном страхе и даже в открытом поле не решались высказывать вслух мучавшие их сомнения.
Поначалу неуловимая и жестокая десница карала лишь тех упорствующих еретиков, которые, однажды приняв мормонскую веру, впоследствии захотели либо отказаться от нее, либо извратить ее законы. Но вскоре власть ее распространилась и на другие сферы. Мормонам стало не хватать взрослых женщин. Доктрина о многоженстве при нехватке незамужних женщин выглядела довольно нелепо. Вскоре по долине поползли странные слухи: люди перешептывались об убитых иммигрантах и лагерях, обстрелянных из ружей в тех районах, где индейцев отродясь не водилось. Но вот в гаремах старейшин новые женщины появлялись постоянно. Правда, никто и никогда не видел, чтобы они радовались или хотя бы улыбались. Женские глаза всегда были полны слез, на лицах без труда читалось выражение тоски и неимоверного ужаса. Запоздалые путники, возвращаясь с гор, рассказывали о случайных встречах с бандами вооруженных людей в масках, которые по ночам шли куда-то крадучись, совершенно бесшумно. Эти неясные слухи и рассказы постепенно приобретали плоть и кровь, подкреплялись все новыми и новыми фактами, пока наконец не стали элементом действительности и не приобрели определенное название. Даже сегодня на отдаленных западных ранчо словосочетания «Общество Данитов» и «Ангелы мщения» [71] вызываютужас, произносить их вслух считается плохой приметой.
71
В 1859 году Бригам Янг в интервью американскому журналисту Хорэсу Грили на вопрос об этой тайной организации мормонов ответил: «Я ничего не знаю о подобной группе, о подобных людях либо организации. Я слышу о них только в клеветнических измышлениях наших недругов». До сих пор неясно, существовало ли «Общество Данитов» на самом деле или было выдумкой желтой прессы.
Чем больше люди узнавали об этом страшном обществе, тем глубже проникал ужас в их сердца. Никто не знал, кто состоит в организации, для которой не существовало таких понятий, как жалость или пощада. Имена тех, кто чинил зверства во имя религии, хранились в строжайшем секрете. Друг, которому ты между делом признавался в том, что пророк или его действия вызывают у тебя сомнения, мог оказаться одним из тех, кто, вооружившись винтовками и тесаками, придет ночью требовать страшного искупления. Поэтому сосед боялся соседа, и никто не осмеливался говорить о том, что его на самом деле тревожило больше всего.
Однажды утром Джон Ферье собирался выходить из дому, чтобы съездить на пшеничное поле, когда услышал, как во дворе щелкнула щеколда. Подойдя к окну, он увидел, что по дороге от ворот к дому идет тучный светловолосый мужчина.
У Ферье кольнуло в сердце, поскольку это был не кто иной, как сам великий Бригам Янг. Забеспокоившись, поскольку Джон Ферье знал, что подобный визит не сулит ничего хорошего, он поспешил кдвери, чтобы выйти навстречу и поприветствовать главу всех мормонов. Тот, впрочем, принял его приветствия довольно прохладно и молча со строгим лицом проследовал за хозяином дома в гостиную.
– Брат Ферье, – сказал Бригам Янг, усевшись в кресло и внимательно посмотрев на фермера из-под белесых ресниц. – Истинно верующие были тебе добрыми друзьями. Мы подобрали тебя, когда ты умирал от голода в пустыне. Разделили с тобой кусок хлеба и в целости и сохранности доставили в Обетованную равнину. Здесь мы дали тебе землю, и под нашим покровительством ты сделался богатым человеком. Разве это не так?
– Так, – согласился Джон Ферье.
– И за все это мы просили тебя лишь об одном: принять в свое сердце истинную веру и жить в соответствии с ее традициями и канонами. Ты дал слово, что исполнишь нашу просьбу, но, если верить тому, что говорят люди, нарушил свое обещание.