Этюды для левой руки (сборник)
Шрифт:
Я взмолилась, как королевич Елисей, не надо ничего, отведите меня назад. И они, точно так же таинственно переговариваясь, отбуксировали меня назад, и теперь я уже гналась за двумя, и они, как назло, искусно петляли и профессионально запутывали следы, но назад я, уже бывалая и закаленная, все-таки пришла и прямо в объятия к друзьям своим попала. Словом, все было бы счастье, но вопрос дамской комнаты для меня оставался актуальным, и Анечка, завсегдатай этого Дома, красавица и царица вообще, взяла меня за руку, и отвела, и подождала. И отвела назад. Это оказалось совсем рядом. Это потом уже до меня дошло, что я свою Синявку сразу потеряла, которая «следуйте за мной», и осатанело преследовала по всему Дому актеров через переходы и лестницы совсем другую Синявку, очень похожую на мою, в такой же шали и таком же воротничке. Я прямо до сих пор в недоумении.
Вечер
Второй раз я заблудилась, когда всех гостей пригласили в ресторан, а я осталась переодеваться. И мне предварительно объяснили, куда идти. И я, уставшая очень, сама пришла в ресторан и облегченно подсела к единственной сидящей там компании. Потому что там сидел кто-то со знакомым лицом. (Потом оказалось, что это актер из сериала в сериал, но я ведь сериалы не смотрю, так, иногда загляну в телевизор на кухне, когда суп варю.) И все там за столом смотрели футбол на экране мобильного телефона. И обсуждали, что кто бы мог подумать еще десять лет назад, что мы по телефону – и футбол! И я тоже засмеялась и покивала согласно. И мне молча поставили рюмочку и в нее налили. Правда, наши все не шли, запаздывали. И я спросила, а где наши. И тот, с тиражированным лицом, абсолютно лысый, с ярко-синими глазами, спросил: а что, мы еще кого-то ждем? А я, заразившись общим безумием, спросила: а разве нет? а почему? и куда? А он сказал, а что, подождать? И умопомешательство продолжалось, потому что с другого конца стола мне крикнули:
– Береговая, ты селедку будешь? Дай нам.
Я тихо спросила у того, со знакомым лицом: а это ресторан или что? А он сказал, ну да, это кафе. А где Береговой? – он спросил. А я ответила, не знаю. А ресторан где? Но в это время был гол, и все закричали: «Гоооол!»
И я тихо встала, передала селедку и пошла. И опять, как приближение долгожданного трамвая, как однозвучно звенящий колокольчик, как рев маяка в тумане, услышала хруст паркета и голос Натали. Она хмыкнула и молча перевела меня в ресторан. И там уже было все понятно и весело.
А потом, уже на выходе, меня догнала то ли моя, то ли та, другая, то ли третья Синявка и попросила надписать мою книгу. И я надписала точь-в-точь как она просила: «Уважаемой свекрови Эльвиры Васильевны в день рождения Ильи Иосифовича. От Татьяны и Вадима».
Кофточка в полосочку
В Москве я жила в очень респектабельном отеле. И, заботясь о безопасности клиентов, администрация ввела систему электронных карточек. То есть вот ты поднимаешься к себе в номер в лифте, вставляешь свою карточку в специальное гнездо, нажимаешь кнопку этажа, лифт останавливается, вынимаешь карточку, подходишь к номеру, вставляешь карточку, открываешь двери, вынимаешь карточку, вставляешь карточку, зажигается свет… О-о-о-о, я вам скажу, для меня, провинциальной, неторопливой, рассеянной – то ключи забуду, то телефон, то паспорт, – это пытка была. В следующий раз я попрошу принимающую сторону поселить меня в отеле, где надо морду куда-нибудь совать, там радужку глаза просвечивать или, на худой конец, отпечаток руки… Потому что тягать за собой все мелочи и не забыть что-нибудь просто невозможно. Словом, намозолила там глаза охране – мотаюсь туда-сюда, вверх-вниз, примелькалась, стала вызывать подозрение: не пью, не курю, мужчины ко мне не ходят. И вообще, почти не ночую в номере. (У меня сестра живет в сосновом лесу практически, так что мне там, в Москве, было делать одной в номере?) А тут звонят как-то. Мол, к вам придет группа из женского журнала в отель. Как придут, позвонят с ресепшн. «Ага, – думаю, – женский журнал, глянец, надо себя в порядок привести». Возилась я часа два, перья чистила. Звонят снизу. К вам гости. Спуститесь за ними, пожалуйста. Я кофточку новенькую, в полоску, карточку свою в руку – и в лифт. Карточку в гнездо, спускаюсь, волнуюсь немного, последний взгляд в зеркало, а там я – полоумная курица в кофточке шиворот-навыворот. А лифт уже остановился на первом, двери во всю ширь гостеприимно: «Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш». И там рядком, с приветливыми улыбками и пакетами подарочными от фирм всяких косметических (Восьмое марта было на носу), трое, и хором:
– Здра-а-авствуйте!
А я с выпученными глазами, дикая совсем: карточку стремительно – тыц! Ну обратно в щель – тыц-тыц! Двери лифта: «Ш-ш-ш-ш-ш-ш», постепенно скрывая линяющие улыбки моих гостей, и я автоматически жму кнопку своего пятого этажа. А пока лифт поднимается, кофточку быстро снимаю, чтобы перевернуть… Лифт неожиданно останавливается на третьем. Двери: «Ш-ш-ш-ш-ш». Две китаянки: «Ай!» Я в лифте полуголая, кофточка в руке, физиономия красная, глаза выпучены. Они с испугом на меня, войти как-то не торопятся и шеи тянут, лифт оглядывают, может, есть кто, ради кого я – кофточку. А нету. Я опять кнопку первого этажа нажимаю, кофту быстро на себя натягиваю, лифт уже внизу: «Ш-ш-ш-ш-ш». Та же троица, но уже растерянные:
– Здрасьте, это вы или не вы? А это мы…
Словом, мы с ними в лифте ко мне в номер поднялись. И как-то неловко всем. И первый вопрос, который мне задали:
– А что это было?
Я стала объяснять… А фотограф смотрел на меня, смотрел, подходит поближе и шепчет на ухо:
– Ну так вы все-таки сейчас как?
А я:
– Что «как»?
А он:
– Ну кофточку перевернете или так будем фотографировать?
Я – в зеркало, а кофточка-то шиворот-навыворот, как и была.
А когда я из отеля выезжала, сдавала карточку эту треклятую, охранник тихонько сказал, вещи мне помогая выносить, что, мол, ребята просили передать, у них камеры наблюдения не только в лобби, в холлах, на этажах, но и в лифте. Так что так. Я-то что. Это ребята просили передать. В лифте тоже… Камера… Хе-хе…
ТЮЗ. Прапорщик и пацанюрочка Тая
Ширится планета наша прапорщиками, откуда только сыплются они нам на голову и почему не идут в коммунхозы – мусор с улиц убирать или в подсобные рабочие на стройку… Что их в культуру-то всех тянет, понятия не имею. Словом, так. Новый директор одного провинциального припортового ТЮЗа (там у них порт спонсором выступает) – отставник, прапорщик. К своим актерам относится презрительно, к зрителям – как к потенциальным преступникам (все порежут, оборвут, пускать только с учителями по пятнадцать голов на одного учителя, строем, колонной по два ученика, по росту, в ногу). С ремонтом тянет, деньги разбазаривает, орет на уважаемых актеров в присутствии зрителей, доводя многих до истерик и сердечных приступов. На зрителей тоже страшно орет. Часто в туалете. Зритель уходит и не возвращается. Актеров, вне зависимости от пола и возраста, называет «пацанюрочччкы» и щиплет за разные места. Всех.
Новая молодая режиссер Ольга пьесу нашла, изумительную. Пьесу-игру, пьесу-праздник. Нашла продюсера Таю, порт подключился, денег дал, костюмы там, постановочная часть, разные лесенки, кубы яркие, шары, велосипедики фантастические, сказочные шапочки для зрителей, музыка – чудо – давайте играть и праздновать.
Директор насторожился, что такое происходит, что такое не по плану, что такие пацанюрочки ходят радые. Сфокусировал хмельной взгляд – ага, новая пацанюрочка, ходит тут, командывает… Хто такая, откуда взялася… Цапнул Таю, продюсера, в коридоре, поволок горлицу юную к себе в кабинет, пропахший казармой.
– Слышь, пацанюроччка, ты шо, б…, тут вытвораешь там усе мне?! Ты шо сюды ото бегаешь? Ты шо тут э… самая, б… умная мине тут… б…? А ну кыш из маева театра на… мине тут, б… а ну кыш мине к…! А то я управу найду на тебе, б…!
Тая вежливо старается: мол, стоп-стоп, Феодорий (ага-ага!) Иваныч, видите ли… Худсовет, то да се.
– Ну шо?! Ну шо?! – и наступает на Таю, и дышит на нее, как третья голова Горыныча, доевшая богатыря за двумя другими головами. На четвертый день. В жару.
А Таю надо видеть. Тонюсенькая, легкая, как балеринка, лоб высокий, чистенький, такая мамина-папина дочечка любимая, нектарами вскормленная… Ножечки в третьей позиции. Голосок нежный.
– Видите ли, – продолжает Тая, – если я с вами вежливо разговариваю, это еще не значит, что меня некому защитить.
– Шо-шо?! – щурится прапор и наступает, набычившись, на Таю расслабленным блатным походнячком. – Шо ты тут мине чирикаешь, п-пацанюрачччка… – наступает, загоняя ее в угол и расставив руки, как цирковой тюлень ласты.
И тут Таин тон меняется, она выворачивается из угла, становится в позу: «Ты самм… И жжена твоя… И твои дети… И тещщща твоя…», и медленно-медленно. Вкрадчивым голосом. С шикарной оттяжечкой. Почти шепчет, но оооочень отчетливо: