Этюды в багровых тонах: катастрофы и люди
Шрифт:
— Только похоронная контора мистера МакГилеврея, — говорил прокурор, — за три дня изготовила 3200 надгробий. Эти цифры особенно впечатляют, если вспомнить, что за все годы войны в Европе на полях сражений погибло всего 16 жителей Галифакса!
И снова цифры: не менее 3 тысяч зданий разрушено, без крова остались 30 тысяч человек… Кто за все это ответит?
— Я невиновен, — твердил Ле Медек.
— Я невиновен, — вторил лоцман.
Вызывали свидетелей.
Мистера Уильяма Бартона, конторщика, у которого погибла вся семья, раздавленная упавшими стенами.
Домохозяйку
Суперинтенданта Харрисона. Его встретили аплодисментами.
Полковника Гуда. Да-да, полковник выжил, и это все окружающие, да и он сам расценивали как чудо. Наверное, так оно и было. Сидя в инвалидной коляске, полковник рассказал суду о встрече с Ле Медеком и МакКеем в то злополучное утро. Потом голова военного затряслась, в углах рта запузырилась слюна, и он потерял сознание.
— Видите? — хищной птицей взмахнул рукавами мантии прокурор. — Кто-то должен за это ответить!
— Но почему я? — возмутился Ле Медек.
Суд продолжался несколько дней. И вот — вердикт. Он стал полной неожиданностью для тех, кто заранее приговорил подсудимых если не к смертной казни, то к многолетнему заключению.
— Капитан Ле Медек и лоцман Фрэнсис МакКей освобождаются в зале суда с восстановлением всех прав.
Вину за происшедшее суд возложил на… обстоятельства, их странное и жуткое сцепление, сделавшее катастрофу неизбежной.
— Так бывает, — сказал, завершая свою речь, судья. — Не нам, грешным, понять, в чем тут промысел божий.
Когда шумная толпа зевак выплеснулась из здания суда, над городом зазвонили колокола, призывая верующих в храмы. И многим показалось, что никогда еще колокола не звонили так дружно. Ну, разве что в тот день — 6 декабря 1917 года. Только тогда колокола звонили сами собой, рассыпая печальные звуки в радиусе 60 миль вокруг мертвого города.
Герой Америки и «пьяный» корабль
Никогда парк «Эшбери» не видел такого количества посетителей. Казалось, 8 сентября 1934 года весь Нью-Йорк собрался здесь. Люди шли и шли, приезжали на машинах и целыми экскурсиями. Но обычные аттракционы с жалкими призами их не интересовали, все торопились к набережной, у которой стоял гигантский лайнер. Он был закопченным, с выбитыми иллюминаторами. Его борта и надстройки лохматились вспучившейся краской. Вот это зрелище!.. Через несколько дней, когда судно покинула полиция, забравшая с собой останки погибших, администрация парка организовала поездки на корабль. Любопытствующим выдавались сапоги, фонари и респираторы. На берегу развернули торговлю сувенирами: кусочки оплавленного металла, осколки стекла, пакетики с сажей шли на ура. Узнав об этом, родственники погибших потребовали прекратить кощунство, и вскоре сгоревший корабль стащили смели и отбуксировали в док судоремонтного зазода. Там его порезали на металлолом. Лайнер «Морро Касл» перестал существовать. Но тайна его гибели — осталась.
В баре было шумно, дымно. У стойки толпились жаждущие промочить горло. Они перебрасывались шуточками с барменом, который только успевал поворачиваться. В дневные часы у него хватало времени на разговоры с клиентами, сидящими вокруг стойки и неспешно потягивающими кофе, — но не сейчас, вечером, когда посетителей пруд пруди и каждый желает немедленно взбодриться уже не кофе, а порцией доброго виски. Что ж, пусть сами заботятся о себе: ищут собеседников или напиваются в одиночестве.
— Повторить!
Бармен плеснул виски в стакан и поставил перед Винсентом Дойлом, лейтенантом полиции, несколько дней назад бог знает за какие грехи переведенным из столицы штата в их крошечный Байонн.
Лейтенант взял стакан, отхлебнул, поморщился и вернулся к мыслям о своей незавидной судьбе: начальство недолюбливает, жена скандалит, детей скоро в колледж посылать, а на какие, спрашивается, шиши? А все потому, что больно принципиален! Ведь намекали ему, чтобы оставил в покое согрешившего с малолеткой конгрессмена, а он не внял. В конце концов ему, конечно же, дали по рукам и передали дело другому следователю, который вскоре благополучно его «развалил». Об этом Винсент узнал уже здесь, в Байонне, куда был сослан с грошовой зарплатой, на которую и прожить-то нельзя.
На плечо Дойла легла тяжелая рука.
— Что невесел, дружище?
Винсент Дойл посмотрел на человека, оседлавшего соседний стул, и, разумеется, узнал его. Это был Джордж Роджерс, едва ли не единственная достопримечательность этих мест. Герой Америки, в честь которого сенаторы и губернаторы закатывали роскошные банкеты. Скромняга-парень, отказавшийся от политической карьеры ради спокойной жизни в родном Байонне.
Щуря глаза и лучась своей знаменитой улыбкой, Роджерс смотрел на лейтенанта и ждал ответа. Он привык к тому, что, о чем бы ни спрашивал, всегда его получал — вкупе со словами восхищения.
— Да все как-то… — Винсент Дойл выразительно пожал плечами.
— Это ты зря, — авторитетно заявил Джордж Роджерс. — Судьба любит выделывать коленца, уж мне ли это не знать! Стерпи — вознаградит сторицей.
Самого Роджерса судьба вознаградила всенародной славой. И любовью! Он служил радистом на «Морро Касл» в ту страшную ночь, когда океанский лайнер оказался охвачен пожаром. Если бы не сигналы SOS, которые он послал, не дожидаясь приказа капитана, погибших было бы намного больше.
— Надеюсь, — сказал Дойл. — Хотя, признаться, я никогда не был везунчиком.
— Как и я, — пробасил Роджерс и стукнул стаканом по стойке. — Бармен, еще двойное.
Выпив, он крякнул и провел ладонью по губам. Только сейчас Винсент Дойл понял, что его собеседник пьян, сильно пьян.
— А вообще-то все это чушь, ну, насчет терпения, — ухмыльнулся Роджерс. — Фортуну надо брать за шкирку! Так я и сделал. Рискнул — и выиграл. Теперь пожинаю плоды. Да известно ли тебе, парень, что я один знаю истинную причину гибели «Морро Касл»? Эту проклятую посудину погубила бомба, сделанная в виде авторучки. Вот так! Но — тс-с-с. — Роджерс прижал палец к губам. — Об этом лучше не болтать. Эй, бармен, плесни-ка от души.