Этюды в багровых тонах: катастрофы и люди
Шрифт:
— О, Господи!
Посередине кухни лежал труп Уильяма Хэммела. Его, 83-летнего, буквально искромсали ножом. В комнате полицейские нашли еще одно изрезанное тело — приемной дочери старика Эдит.
— Я видела, как Джордж Роджерс выходил из дома Хэммелов, — показала соседка. — У него в руках был нож. Я удивилась, ведь они постоянно ссорились, спросила, не случилось ли какой беды, и Джордж объяснил, что помогал старому Уильяму разделывать поросенка.
Роджерса задержали. Улик хватало, и дело об убийстве можно было передавать в суд, но тут арестованного прорвало… Сбиваясь и глотая слова, он стал рассказывать о «несчастном случае» с лейтенантом Винсентом Дойлом
…Перед отплытием из Гаваны капитан Роберт Уилмотт остановил его у трапа и поинтересовался содержимым целой батареи бутылок из коричневого стекла. В такие, каждый знает, спиртное не разливают, в таких хранят химикаты! Кое-как отговорившись, Роджерс спустился в свою каюту. Вопрос капитана напугал его: химикаты были нужны ему для опытов со взрывчатыми веществами. Он не знал, известно ли что-нибудь Уилмотту о его прошлом, в котором было немало пожаров и взрывов, но решил не полагаться на случай. Проникнув в каюту капитана, он подмешал отраву в склянку с зубным эликсиром, стоявшую на полочке в ванной. После этого он заложил в разных местах три бомбы замедленного действия, перекрыл пожарную магистраль и за минуту до взрыва открыл цистерну с бензином аварийного генератора. Потому-то пламя и распространялось так странно — сверху вниз…
— Ему не отвертеться от электрического стула, — говорили полицейские.
Они ошиблись. Вновь вмешались сотрудники ФБР. Замять дело, как в случае с Дойлом, они на этот раз не могли, поскольку убийство Уильяма Хэммела и его падчерицы не входило в их юрисдикцию, но затянуть следствие на годы — это было им по силам. Так они и поступили. И вздохнули с облегчением, когда 10 января 1958 года пироманьяк Джордж Роджерс скончался в тюремной камере от инфаркта миокарда.
Дело закончено — забудьте?
Американцы пытаются сделать это без малого пятьдесят лет.
Убийственное озеро
Улица была усеяна трупами. Мужчины, женщины, дети, старики, старухи. Многие перед смертью пытались избавиться от одежды, перепачканной кровавой рвотой. Тут же валялись свиньи, кошки, собаки, птицы. За изгородями лежали коровы — серые ребристые туши. Листья на деревьях пожелтели и свернулись. Тишину не нарушало даже жужжание насекомых… Группа людей в противогазах и прорезиненных накидках миновала одну улицу, другую и вышла на площадь с набережной, омываемой водами озера. Еще недавно голубое, сейчас оно было коричневого цвета. Кое-где по неподвижной глади, будто язвы, расползались белесые пятна. И тут раздался крик — резкий, пронзительный, отчаянный. Так кричат младенцы.
Нож был хорош. Узкое хищное лезвие сверкало в лучах солнца. Рукоятка из слоновой кости отчетливо выделялась в руке Булу. Чернокожего звали иначе, но Курт Гарбер не стал утруждать себя запоминанием заковыристого имени, окрестив проводника Булу — по названию народности, к которой тот принадлежал.
Сталь клинка погрузилась в брюхо антилопы. Этот нож Гарбер вынужден был подарить проводнику в Дуалу, маленьком порту на побережье Атлантики, иначе Булу ни за что не пошел бы с ним к Колеснице богов, пользующейся дурной славой у аборигенов. Нож, при виде которого у чернокожего от восхищения закатились глаза, решил исход переговоров. Конечно, энное количество купюр тоже сыграло свою роль, но не главную, нет, не главную.
Из располосованного брюха животного вывалились внутренности. Курт Гарбер, высокий белокурый немец, огладил ладонью приклад «манлихера», положил на колени планшет и открыл карту. Цепочка озер, окруженная горами, тянулась к побережью. Эту вулканическую гряду в сотни километров длиной местные жители называли Колесницей богов. Почему? А бог его знает. Или черт. Скорее уж черт, подумал Гарбер, который за последние дни успел возненавидеть скалистые отроги, унылые, выжженные солнцем долины, пыль, песок и каменные осыпи, которые им с проводником приходилось преодолевать с риском в любую секунду сорваться вниз. Даже озера, встречавшиеся им во множестве, не радовали глаз. Зажатые крутыми берегами так, что к воде не подобраться, они манили недоступной прохладой и будто насмехались над изнемогающими путниками.
Палец Гарбера, скользивший по бумаге, уткнулся в жирный чернильный крест. Здесь! Здесь находятся золотые россыпи, о которых в далеком Гамбурге толковал спившийся геолог, побывавший в Камеруне с разведывательной экспедицией несколько лет назад. Он же вручил Курту эту карту и заверил, осенив себя крестом, что в ближайшее время ни одна из компаний Германии на месторождение не покусится. У империи были заботы поважнее: сначала завоевать Камерун целиком и полностью, потом уж можно доить…
Карта обошлась Гарберу совсем недорого — в три кружки пива и пару рюмок шнапса, плюс закуска, естественно. Курт и сам не знал почему, но он сразу поверил в существование несметных сокровищ. А поверив, загоревшись, продал шорную лавку, доставшуюся от отца, и засобирался в дорогу. Пароход доставил его в Дуалу, где после долгих блужданий по портовым кабакам и бесконечных разговоров Гарбер нашел проводника, худо-бедно изъяснявшегося по-немецки. И умевшего, как выяснилось позднее, вполне прилично, хотя и без особой фантазии, готовить.
— Булу, — крикнул он. — Я долго буду ждать?
— Сейчас, хозяин, сейчас будет готово, — откликнулся проводник, лакомившийся сырой печенью антилопы.
Небрежно вытерев руки о холщовые штаны и тщательно — нож о тряпицу, вытащенную из кармана, чернокожий подхватил вырезанный им кусок мяса, щедро посыпал пряностями из кожаного кисета, насадил на прут и пристроил над костром.
— Сколько нам еще идти? — задал Гарбер вопрос, который задавал по меньшей мере десять раз в день.
— Долго, — осклабился Булу и оттопырил мизинец. — Один день.
Он всегда говорил «долго» — и две недели назад, и неделю. Когда они будут в получасе ходьбы от ущелья, полного самородков, которые можно грести лопатой, наверное, даже тогда Булу будет твердить: «Долго». Вот же тупая скотина!
Запах жареного мяса коснулся ноздрей. Гарбер повел носом и сглотнул. Есть хотелось невыносимо. Побыстрей бы… И в дорогу! Алчность, как убедился Курт, сродни голоду. Она так же мучительна.
Два часа спустя они уже были в пути, взбираясь по узкой тропе к перевалу. Курт дышал тяжело, с присвистом. А Булу шел свободно, легко. Он совсем не чувствовал усталости, этот проклятый негр.
Одолев перевал, они стали спускаться по склону.
— Скоро будут озеро и деревня, — сказал Булу. — Только с этой стороны к ним не подойти: осыпи.
— Нам и не надо, — буркнул Гарбер. — Вода у нас есть. Еда тоже. Не будем терять времени.
Булу пожал плечами, коснулся ушей, в которые были воткнуты тонкие костяные палочки, поправил нож, болтавшийся в веревочных ножнах у пояса, и ускорил шаг. Курт выругался про себя, но ничего не сказал — поспешил за проводником.
Тропа вывела их к обрыву.