Ева. Однажды в сказке
Шрифт:
– Я думала, мы собираемся очистить помещение! – воскликнула, прижимая зеркало к груди. – Зачем тебе плененный полтергейст?
– Затем, Ева, что этот гость пришел к тебе не просто так, – объяснила мама. – Но ты все поймешь сама, когда мы сможем наконец с ним поговорить.
Я вздохнула и, опасливо подступив к любителю цилиндров, поставила зеркало у его ног.
– Отлично! – тут же бросилась следом Ядвига, шустро расставляя свечи по кругу, на равном расстоянии друг от друга. – А теперь самое интересное: колдовать, Ева, будешь ты.
– Почему я?! – аж подпрыгнула от неожиданности. Нормально?
– Извини, доча, – пожала плечами Ядвига, – но пришел он к тебе. И откликнется, похоже, тоже только на твой зов.
– Как ты можешь быть в этом уверена?
Ведьма шепотом чертыхнулась, злясь на непокорную дочь, и, обернувшись, обратилась уже ко всем:
– Признавайтесь, народ, кто-нибудь еще видит мужика в том углу?!
Никто не отозвался. Я вздохнула:
– Ладно, поняла, проехали. Что делать-то надо?
Мама коварно ухмыльнулась:
– Сейчас я полосну тебя ножом по ладони, ты уронишь пару капелек крови в свечу, в каждую по очереди, а потом медленно и с чувством съешь этот кусок яблочного пирога!
– Но он же деревянный! – пискнула я. Хотелось еще добавить «и несъедобный, как и любая твоя выпечка, потому и простоял неделю», но Ядвига слишком быстро хохотнула:
– То есть тебя только это смущает? Ладно, не зеленей. Я пошутила. Сейчас подойди к зеркалу, посмотри на дядю-полтергейста и просто позови его. Ах да! И еще нужна толика твоей магии. Наколдуй что-нибудь для вида.
Я кивнула, стараясь, чтобы страх, сковавший изнутри, не слишком явно проступил на лице. Спроси меня кто: чего я так боялась – и я, пожалуй, не смогла бы ответить. Возможно, если бы мама сказала, чего стоило ждать дальше, все выглядело бы куда проще. Но ведь она, черт подери, просто не могла испортить «сюрприз»!
Кусая губы, я с опаской ступила в круг свечей, покосилась на мужчину, к которому уже даже успела немного привыкнуть (как к уродливому рисунку на обоях), и промычала:
– Д-добро п-пожаловать в наш м-мир…
А потом, как мама и просила, щелкнула пальцами.
– Едрить твою налево! – бросаясь к загоревшемуся одеялу, рявкнула Ядвига. – Я же сказала: для вида колдануть!
Я поежилась, глядя, как Алекс с Полиной, чертыхаясь сквозь зубы, сбивают искры со штор и прикроватного коврика, но это было ничто по сравнению с тем, что я почувствовала, когда сзади раздался скрипучий мрачный мужской голос:
– А ты, Ядвига, так и не научилась выражаться точнее!
Мама резко прекратила топтаться на одеяле, подняла голову и криво ухмыльнулась:
– Ну, здравствуй, Кондратий.
И прозвучало это как «век бы глаза мои тебя не видели!».
Медленно, стараясь не броситься в сторону с воплем «Оно разговаривает!», я обернулась и с плохо скрываемым ужасом уставилась на недавнее привидение. Смешно сказать, но «в теле» оно выглядело еще страшнее, чем без него.
Дядя походил на эдакого лондонского сноба, заносчивого самовлюбленного аристократа в двадцатом поколении, и вообще – настолько колоритного образца антигероя, что графа Олафа [7] сыграл бы даже без грима. Узкое, сморщенное от старости лицо, ярко выраженные надбровные дуги,
7
Граф Олаф – вымышленный персонаж книг серии «33 несчастья», написанных Лемони Сникетом. Является основным антагонистом серии и самым колоритным героем в ней.
В общем, специфический дядя, произведший впечатление даже на Полину.
– А вы знакомы? – с любопытством поглядывая на Кондратия и явно пытаясь придумать, как бы применить его образ к собственной шкурке на Хеллоуин, спросила она.
Мама недовольно фыркнула, буравя «призрака» далеким от радушия взглядом:
– К сожалению, да, – и добавила, нисколько не стараясь говорить потише: – Вот же… даже умереть с концами не мог!
Дяденька издал гортанный смешок, по звуку похожий на предсмертный хрип попавшего под газонокосилку кота, и ответил не менее враждебным взглядом:
– Не дождешься, ведьма! А теперь отстань и дай мне посмотреть на милую девушку, которая меня наконец оживила. – Я смущенно ковырнула пол носком. – Да-да… – протянул Кондратий, скользя по мне липким въедливым взглядом. – Вижу, не вся в мать пошла: уже хорошо. Но тугоумие по наследству все-таки передалось…
Я бросила на Ядвигу растерянный взгляд: с чего это странный дядя-призрак меня оскорбляет? Может, перейдем уже к той части нашей беседы, где мы его сначала допрашиваем, а потом развеиваем от греха подальше? Ну пока совсем не охамел?
Кажется, мама думала в том же направлении. Сузив глаза, она скрестила руки на груди и выразительно оскалилась:
– А ты, я вижу, так и остался Гринчем, и смерть тебя нисколько не изменила! Моя бы воля: никогда бы тебя с того света не вернула.
– Вот это уже не тебе решать! – буркнул старик и снова обернулся ко мне: – Ты ведь не знаешь, кто я, девочка?
«Откуда бы я это узнала?!» – пропечаталось у меня на лбу, и полтергейст, приосанившись, не без гордости представился:
– Меня зовут Кондратий Адамантович. Я – дядя твоего отца, да будет земля ему пухом!
Вот это уже было совсем не смешно. И то, что у меня внезапно нарисовался такой забавный родственник, и то, что отец совершенно неожиданным образом оказался почившим.
В душе всколыхнулись противоречивые эмоции. Я ведь никогда не знала папу. Мама вообще предпочитала о нем не распространяться, с детства воспитывая меня с мыслью, что он был кем-то совершенно неважным. Но одно дело: воспринимать отца как некое мифическое существо, наградившее меня зелеными глазами и мягким овалом лица, а другое – понимать, что никогда, то есть на самом деле ни-ко-гда, не сможешь его увидеть.