Ева
Шрифт:
Вайенс понимал, что Ева придет к нему. Она не могла не прийти.
В противном случае, ей пришлось бы обратиться за покровительством и защитой к Вейдеру. Но Ева не из тех, кто умеет принимать решения. Она не посмеет открыться Вейдеру, хотя бы из боязни, что он отнимет у нее ребенка. И из гордости, из опасения того, что он отвергнет ее.
Значит, она придет, и покорится ему, Вайенсу.
Но одна мысль все же мучила его.
«Я всегда буду любить его!»
До самой смерти…
Понятно, что это всего лишь пылкие слова молодой глупой женщины, которая
Но все же ее пыла хватит, чтобы посветить этому чувству ближайшие несколько лет. Да даже двух лет будет чересчур много!
Нет, это никуда не годится. Эта женщина должна принадлежать Вайенсу раньше!
Вайенс подумал, что он раньше никогда с таким неистовством не хотел ни одну женщину. И дело было даже не в сексуальном желании. Он просто хотел покорить ее. Хотел, чтобы она смотрела на него с таким же обожанием, с каким смотрела до этого на Вейдера.
Скорее, он хотел переломить ее характер.
Его влечение походило на то же чувство, которое он испытывал к своим заключенным. Они были полностью в его власти, они подчинялись ему, и это ощущение власти наполняло его душу странным удовлетворением.
Теперь он хотел добиться этого же от свободного человека.
От сильного человека.
Чтобы Ева, красивая и властная, буквально-таки ела из его рук, и чтобы все это видели.
Вайенс усмехнулся; весело насвистывая песенку, он шел по коридору, и встречающиеся ему люди, многозначительно переглядываясь, поздравляли его. И он отвечал им важными кивками.
Ах, как это удачно, как это удачно — то, что Ева забеременела от Вейдера! Теперь ею можно будет вертеть как угодно. Теперь она согласится на все; а когда она родит…
И все же «я буду любить его» царапало его самолюбие.
«Любить его… до самой смерти… правда, до чьей смерти, она не уточнила. Вполне возможно, что смерти ситха будет достаточно, чтобы это глупая блажь сошла с Евы. Вейдера нужно будет нейтрализовать обязательно, — жестоко подумал Вайенс. — Черт подери, в конце концов, он смертный человек! И он находится на моей территории. Не думаю, что с меня очень уж спросят, если с лордом Вейдером что-то случится. В конце концов, я не отвечаю за его безопасность. Никто не отвечает… кроме Евы. Но я помогу ей выпутаться из неприятностей… потом. И тогда она будет чувствовать ко мне больше уважения и благодарности».
Так-так-так! И кому же поручить это деликатное дело?
Заключенные… они боятся Вейдера по полусмерти. Привыкшие жульничать, убивать, торговать рабами, и иметь дело с простыми людьми, которые боялись и почти не сопротивлялись, преступники не имели дела с ситхами никогда.
Простой демонстрации Силы было вполне достаточно, чтобы эти крысы, так трепетно любящие свои паршивые шкуры, прижали свои задницы, а запах смерти, который исходил от Вейдера, та легкость, с какой он отнял жизнь у каннибала, запугали их еще больше.
Нет, эти крысы побоятся напасть на ситха. Сколько бы их ни было — они побоятся. Никто из них не захочет еще раз увидеть его желтые глаза, и разгорающуюся в них ярость.
Им никогда не приходилось бывать в бою; они не привыкли защищаться. И в схватках, даже в отчаянных поножовщинах, они всегда думали о том, как бы удрать, и не погибнуть.
А ситха лучше в бою не встречать.
Одержимый яростью, он не успокоится, пока не убьет всех.
Вот о чем говорило яростное Нечто, глядящее на мир глазами Вейдера.
14. Сделка (2)
Против ситха можно использовать только ситха…
План у Вайенса созрел моментально, и он ни минуты не сомневался в том, стоит ли его реализовывать. Не зря же он, путем интриг и хитрости, добился своего положения!
В своем кабинете Вайенс уселся за рабочий стол, и, подперев руками голову, задумался.
Есть только один ситх, который может тягаться с Вейдером.
Император.
Столько лет он держал на поводке этого страшного цепного пса, заставляя перед собой преклонять колено. Только ему безоговорочно подчинялся Вейдер, только у Императора этот человек был всего лишь ударной силой, мощным тараном, а не самостоятельным человеком со своими желаниями, мыслями, планами. И справиться с Императором Вейдеру удалось лишь благодаря фактору внезапности. Если бы не это, то это был бы большой вопрос, смог ли бы Вейдер убить своего учителя.
И сейчас император возродился; он молод, полон сил, и как никогда более готов к тому, что Вейдер может всадить ему сайбер в печень.
Император зол на Вейдера; впрочем, у ситхов, всегда обуреваемых самыми страшными чувствами, это называется как-то по-другому. Вероятно, император уже давно ненавидел и боялся Вейдера, а Вейдер — ненавидел императора. И лишь тонкая грань чего-то невидимого, несуществующего, каких-то условностей, сомнений, удерживали их от того, чтобы сцепиться сию же минуту.
После смерти императора грань эта была преодолена. Вейдер сделал этот шаг — прочь от императора, и в клубящуюся, кипящую ненависть, которая придала ему сил, и позволила нейтрализовать Силу сопротивляющегося учителя.
Переступив эту грань, обратной дороги нет.
Совет мог сомневаться в этом, но не Вайенс.
Совет мог думать, что Вейдера в состоянии что-то удержать, но не Вайенс.
Вейдер спокойно сидел на месте лишь потому, что еще не подумал, а как же ему жить дальше. Просто не успел. Он был занят — Евой, его, Вайенса, Евой!
И от мысли об этом Вайенс вскакивал с места, и снова начинал метаться, мерить шагами свой кабинет, терзая душащий его воротник формы.
Ева круглая дура, если не понимает этого. Все вокруг — идиоты, потому, что этого не видит никто, кроме Вайенса.
Но если бы не было ее, Вейдер давно бы задумался об ученике, еще тогда, когда путешествовал на «Небесной крепости».
Если бы не было Евы, Вейдер в трюме отсека передержки разломал бы клетку и выпустил бы всю эту безумную и страшную толпу, и направил бы ее, подстегивая Силой, как поток по новому руслу, на команду станции. Он захватил бы станцию, с нее обстрелял бы Риггель, и много еще чего сделал бы нехорошего, если бы не Ева.